Ненормат - страница 4



Оно терпело хук и апперкот,
и новый напряжённый поворот
взбесившегося напрочь мирозданья.
И вытерпев всё, сесть бы в самолет,
чтоб улететь от постоянных стрессов,
не позабыв заметить стюардессе:
«Ну что же, здравствуй, Жанна. Новый год».

Календарное

Восемнадцатого, под вечер,
во дворе шелестели листья.
Ты сжимала себя за плечи,
напряжённая, словно выстрел.
Девятнадцатого, наутро
в спальне свет находил детали.
Речка Кама текла, как сутра,
бодхисаттвы ее читали.
Двадцать пятого было хмуро,
дождь то шпарил, то просто капал.
Скучной нравственности цензура
сутки губы не мяла кляпом.
А тридцатого время встало
мёртвым штилем в тени акаций.
Не моргали часы вокзала.
Тебе ехать. Мне оставаться.

К Башлачёву

«Вы все между ложкой и ложью», —
пел СашБаш когда-то тревожно.
Ложечки нашлись под кроватью,
ложь оделась в бальное платье.
Но осадок чёрный остался,
палачи в нём кружатся в вальсе,
в нём живут и грезят войною,
выпадают сыпью чумною.
Озверевший мир нараспашку,
карта повернулась рубашкой.
Там, где дама пик рисовалась,
лишь шестёрки самая малость
олицетворяет свободу.
Козыри в чужую колоду
прифартили. Вот и попёрло
так, что хрип вбивается в горло
сапогом смазным да державным.
Ты хотел быть с ними на равных?
Распишись за грошик в жестянку
да ступай в родную землянку.
Обернись у входа на стадо,
марширующее к вратам ада
да под лай пастушьих овчарок.
И опять к себе, брат, на нары.
Черпай ложкой полную меру
лжи, которой счастливо верил.
Ложечкой согнись на кровати.
Некому берёзу заломати.

Карниз

Весь город у меня как на ладони.
Снимаю шляпу – больше нет помех.
Карниз – моё спасенье от погони.
Отталкиваюсь и шагаю вверх.
Внизу мелькают улицы и крыши,
внизу провалы удивлённых ртов.
А я лечу всё выше, выше, выше
и выхожу из мокрых облаков.
Над низенькими серыми полями,
над бесконечной серой пеленой,
над горизонтом сереньких желаний
хрусталик солнца тёплый и живой.
Здесь воздух полон синего простора
и огненные блики на руках.
Здесь выше облаков немые горы.
И звёзды ближе, и неведом страх.
Но не хватает краски на палитре,
и не закончен затяжной прыжок.
Убогими словами злой молитвы
встречаю розовеющий восток.
Мне встречный ветер поломает крылья,
плеснёт предсмертным холодом в душе.
Захлёбываясь душной чёрной пылью,
пробью асфальт в последнем вираже…
Нет правды на земле, но нет и выше.
Солидный горожанин всё поймёт:
опять здесь сумасшедший прыгнул с крыши.
Уже четвёртый за последний год.

Вопросник

Был бы клоуном, было бы проще
получать каждый раз по носу.
Тут же водку пьёшь еженощно,
задавая себе вопросы.
Ты какого, простите, хера
ждёшь, что всё обернётся прошлым?
Ври себе, но и знай же меру:
ничего уже нет хорошего.
Вот зачем ты опять повёлся
на намёк, что не всё потеряно?
Сколько было таких же вёсен —
тех, расстреливающих доверие?
Там, напротив, живётся скушно,
там всегда и бездонно правы.
Ты не понял, что ты игрушка?
Мальчик для битья и забавы.
Это с Крымом всё очень просто:
раз – и радость у всех с лихвою.
У тебя ещё есть вопросы?
Зря. Мы можем прийти с конвоем.
А зачем же? За что? Не важно.
Там не спрашивают, там всё просто.
Ты пустая деталь пейзажа,
аппендектовидный отросток.
Ты в расчёт не берёшься вовсе,
зря не тешь себя искушеньем.
У тебя ещё есть вопросы?
Нет. Но нет уже и спасенья.

# # #

Когда зелёным и тревожным
покроется весенний лес,
ты выйдешь в двери осторожно,
чтоб достучаться до небес.
Ты станешь бить во все пределы,
звенеть ключами и вопить.
А никому не будет дела.