– Вали отсюда. Еще раз дернешься, урою.
Компания дедов, настроившаяся учить молодого, просто обалдела от такой быстрой развязки, и в каптерке повисла напряженная, готовая вот-вот рухнуть, тишина. Олег, воспользовавшись замешательством, повернулся и вышел в спальное помещение.
Выйдя, он направился было в ленкомнату, как вдруг почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо. Олег вздрогнул и оглянулся. Перед ним стоял тот сутулый солдат, из-за которого и заварилась вся эта каша. Он виновато мялся с ноги на ногу, не зная, как начать разговор. Наконец он вытащил из нагрудного кармана ХБ начатую плитку шоколада и протянул Олегу:
– Хочешь?
Где-то «на гражданке», дома, Олег, может быть, еще и подумал: есть или не есть шоколад, тем более, что в его детстве шоколада всегда было в избытке, но в казарме, где живешь от завтрака до обеда, от обеда до ужина, а от ужина снова до завтрака, и во сне по несколько раз видишь, что ты уже завтракаешь, желания отказаться от шоколада как-то не возникало. Он посмотрел на сутулого, потом на плитку шоколада, добродушно потянутую ему и, отломив кусок, сунул весь его в рот.
Сутулый очень обрадовался и, считая, что «мосты наведены», спросил:
– Что, били?
– Да нет… – почему-то пожав плечами, ответил Олег.
– Поорал и сказал, чтобы я валил оттуда. Только не пойму, откуда он знает, что я хотел с ним разбираться, ведь он не видел, как я к нему подходил?
– Якут настучал, – отвечая на его вопрос, сказал сутулый, – он все видел, стоял недалеко.
Олег сразу вспомнил этого низкорослого ефрейтора из Якутии, который тоже был дедом. Он несколько раз пытался показать свою удаль перед молодыми, но почему-то те не воспринимали его так, как ему хотелось. Один раз молодой сержант даже врезал ему по уху. Другие деды не стали за него заступаться: видимо не хотели ронять своего достоинства, так как во времена их «молодости» якут вел себя не очень «чистоплотно», и они его недолюбливали. Теперь он был отдан ими на поругание молодым.
Якут быстро смекнул, чем это может для него обернуться и поменял тактику. Теперь он следил за молодыми и подставлял их старикам в самый неудобный момент. Таким образом он удовлетворял свои амбиции. Он-то и нашептал тому деду на Олега.
Чем больше Олег думал об этом, тем сильнее было у него желание набить морду якуту, но чувство брезгливости взяло верх и он, махнув рукой, сказал:
– Да черт с ним. Когда-нибудь он за это поплатится.
Сутулый, подождав, когда Олег выплеснет эмоции, протянул ему руку и сказал:
– Меня Сергеем зовут. А тебя?
– А меня Олег.
Познакомившись, они поболтали о дедах, об офицерах, о жрачке, и незаметно разговор перешел на доармейские времена. Олег рассказал Сергею о школе, о семье, о своих увлечениях, об Ольге – девчонке, с которой он дружил дольше, чем с другими и думал, что влюблен. Он рассказал даже о том, как целовался с ней и гладил ее грудь. Первые месяцы в армии такие воспоминания особенно сладки и дороги и не вызывают ни у кого «жеребячьего» хохота. Каждый, слушая рассказ своего товарища, вспоминает свою девчонку ту, которая его провожала. В такие моменты накатывает светлая грусть вперемешку с неистовой нежностью, под гипнозом которой «ржать» над воспоминаниями своего товарища, а значит и над своими собственными, становится абсолютно невозможно. Конечно, есть и такие, которые начинают хвалиться своими «подвигами», выставляя себя героями-любовниками, а девчонок, с которыми у них были любовные приключения, дурами. Но с такими никто не откровенничает, поэтому они становятся единственными рассказчиками, а все остальные – слушателями, думающими о своем, которое они ни за что не выставят на посмешище. Единственное, о чем Олег не спешил рассказывать Сергею, так это о снах, так как не знал, как тот отреагирует на это.
