– Еще что-нибудь, босс? Или я прошла проверку? – спрашивает она с гонором. Гонором, который меня больше веселит, чем раздражает.
– Что-нибудь болит?
Она смотрит на меня, будто я задал самый тупой вопрос.
– Я держу планку на балансировочной доске уже как минимум две минуты.
– Я про плечо, – закатываю я глаза.
– Немножко. Хотя по ощущениям это больше слабость, чем боль.
Я киваю:
– Давай остановимся на сегодня. Можем продолжить завтра утром.
Скарлетт опускается коленями на коврик, а затем откидывается на пятки. Ее лоб слегка влажный, а щеки бледно-розовые, но в остальном она выглядит свежей, спокойной и собранной.
– Это все?
Она выглядит озадаченной, что в свою очередь озадачивает меня.
– Ты надеялась на большее?
– Не совсем. Просто ты более расслаблен, чем я ожидала, – признает она, поднимаясь на ноги.
Уперев руки в бока, она склоняет голову набок и поводит плечом. Я высматриваю первые признаки боли, но вижу только облегчение, когда она потягивается.
– Это комплимент, да?
Она моргает:
– Да. Наверное.
– Приятно знать, что ты способна на них. А то я начал волноваться.
– Не привыкай.
Я хитро улыбаюсь:
– Я постараюсь, Суровая Специя[6].
Стоит мне произнести эти слова, как глаза Скарлетт превращаются в щелочки. Я сдерживаю смех.
– Нет, – только и произносит она.
Я выгибаю бровь:
– Нет? Что «нет»?
Судя по убийственному взгляду, который она посылает мне, можно сказать, что прозвище ей не понравилось.
– Не называй меня так.
– Не любишь «Спайс Герлз»[7]?
Она раздраженно фыркает, чем только раззадоривает меня. Я всегда любил сложные вызовы, и заставить Скарлетт расслабиться может стать моим любимым занятием.
– Тебе не понравилось, потому что ты не знаешь, кто такие «Спайс Герлз»?
Я давлюсь от смеха, когда она сердито зыркает на меня.
– Я не ребенок. Я знаю, кто такие «Спайс Герлз».
– Тогда ты полюбишь прозвище, – дразню я.
– Уверена, что нет.
Я провожу пятерней по отросшим прядям на макушке и ухмыляюсь. Она понятия не имеет, как сильно ошибается.
Мои отношения с отцом и матерью – если это вообще можно назвать настоящими отношениями – всегда были натянутыми.
Мои родители были очень успешными адвокатами по уголовным делам, и я больше времени проводил в одиночестве, чем с ними. Будь это долгие задержки в офисе или полуночные встречи с любовниками, с которыми они изменяли друг другу, меня всегда отодвигали на задний план, оставляя медленно закипать и ждать крохи внимания.
Они уже давно вышли на пенсию, и тем не менее не могу сказать, что что-то сильно изменилось в плане совместного досуга. Честно говоря, сейчас это беспокоит меня не так сильно, как раньше. К тому времени как работа перестала быть главным приоритетом в их жизни, мы стали чужими людьми. Они уже упустили слишком много лет, чтобы можно было наверстать, и оставили слишком много пустоты между нами. Мне хватает тех встреч, которые мама устраивает раз в год на День благодарения.
Купер едва знает своих дедушку с бабушкой, но я уверен, что это к лучшему. Не хочу давать им возможность причинить ему боль, когда они неизбежно обнаружат в нем или его действиях какой-нибудь изъян.
Они не скрывали своего разочарования, когда я, потеряв голову от страха и дрожа от дождя, привел к их порогу двухлетнего мальчика. Я не пошел бы к ним, не будь в таком ужасе после того, как Бет, мама Купера и моя бывшая подружка, разыскала меня в баре и призналась, что у меня есть ребенок, о существовании которого я не имел ни малейшего понятия. Но мама есть мама, и мне всего лишь хотелось обнять женщину, которая носила меня девять месяцев.
