– Не прикидывайся. Я видела, что тебе было больно.
И, словно она ткнула прямо туда, по позвоночнику ползет легкая боль и снова сжимает левое плечо.
– Все в порядке. Я его почти не замечаю.
– Пока не делаешь что-то простое, вроде раскрытия садового зонта?
– Мам, пожалуйста, не начинай.
– Господи, Скарлетт, – хохочет она. – Я не могу не беспокоиться за тебя. Особенно когда именно я виновата в том, что тебе пришлось бросить физиотерапию.
Ее глаза наполняются слезами, и мне хочется провалиться сквозь землю.
Я протягиваю руку и накрываю ее мозолистые пальцы своими.
– Мам, я сама решила приехать домой. Ты меня не заставляла.
Какова была альтернатива? Лететь обратно в Альберту и продолжать реабилитацию с медиками из команды, за которую – мы все это понимали – я больше никогда не буду играть, пока моя больная мама в одиночестве борется с диагностированным у нее Альцгеймером? Как бы не так.
– Они хорошо о тебе заботились.
– Пришло время вернуться домой.
Она яростно качает головой, отчего слезы срываются с ресниц, и достаточно сильно хлопает рукой по столу, так что кувшин с лимонадом подпрыгивает, а я вздрагиваю.
– Ты застряла здесь из-за меня. Никогда себе этого не прощу.
– Мам, посмотри на меня, – умоляю я, крепче сжимая ее ладонь. Она неохотно слушается, ее пронзительные зеленые глаза оттенка только что политой травы встречаются с моими небесно-голубыми. – Нет такого места, где я хотела бы быть сейчас больше, чем здесь. Посмотри вокруг. Это самое прекрасное жилище, что я видела. А я объездила весь мир.
Мама моргает и сжимает мою руку, после чего переводит взгляд на сад. Его вид помогает ей расслабиться.
– Я здесь потому, что хочу. Даже не думай обратное.
– Извини, милая. Ты же знаешь, какой я становлюсь.
Я киваю и глажу большим пальцем выпирающие голубые вены на ее кисти.
– Расскажи, чем ты занималась, пока я бегала.
Ее глаза загораются.
– Ой! Как я могла забыть? У меня замечательная новость.
– Тогда давай послушаем, – подбадриваю я.
Она наклоняется вперед и складывает руки под подбородком. Я готовлюсь слушать сплетни, которые обычно следуют за этим движением.
– Итак, в субботу я ездила в «Цветочный магазин Шарлотты» и столкнулась с одним мужчиной и его сыном. В буквальном смысле. У меня в руках был новый лировидный фикус, знаешь, который стоит в углу гостиной, рядом с моим креслом для чтения. – Я киваю, и она продолжает: – В общем, я ударила этого беднягу фикусом прямо в грудь. Конечно, я начала горячо извиняться, но он рассмеялся и забрал у меня горшок. О, Скарлетт. Они с сыном донесли его до моей машины, как настоящие джентльмены.
– Это мило, мам. Но тебе с самого начала надо было попросить сотрудника.
Звонок из больницы о том, что мама пострадала, пытаясь вынести тяжелое растение из цветочного магазина, стал бы для меня кошмаром.
Она рассекает воздух рукой.
– Поворчишь в другой раз. Я еще не все рассказала.
– Продолжай.
– Как я говорила, он донес мое дерево до машины, и прежде, чем я успела спросить его имя, я узнала фамилию на куртке. Ты же помнишь «Ледовый комплекс Уайта»? О, дорогая, прошло, наверное, сто лет.
Я не удивлена, что среди всего забытого ею за последние полгода, нет «ЛКУ» или чего-либо связанного с моей хоккейной карьерой. И мне страшно, что это когда-то произойдет. Если и есть человек, который любит хоккей так же, как я, то это моя мама.
– Я помню «ЛКУ», да. Лео тренировался там перед драфтом
