Непобедимое солнце. Книга 2 - страница 10

Ганис улыбнулся.

– Про автора будет сказано вот что: «книгу сочинил муж финикиец из Эмесы, из рода Гелиоса, сын Теодосия Гелиодор». Разобрав значения имен, мудрый поймет, что сила дана мне Солнечным богом и книга эта – дар Солнца, которому я служил. Но это сообщается тайным языком. Мало того, я прикинулся финикийцем. Открыто я говорю только то, что я из Эмесы. Но Эмеса ведь большой город…

– Слишком маленький, – сказал я, – чтобы спрятать в нем такого светоча.

Как тщеславны люди. Ганнис может завтра умереть, а думает о своем романе. Мне захотелось его подразнить.

– Я думал, что обучаюсь у многомудрого мужа, – сказал я, – а он тайный писака. И смерть, ворвавшись в наш дом, найдет его занятым игрой со словами, которые он переставляет на какой-то ассирийский лад, содрогаясь всем телом…

Ганнис засмеялся.

– Не сдавайся раньше времени, Варий, – сказал он. – Смерть когда-нибудь победит всех. Но нас она пока еще не нашла. Яви перед солдатами свою силу, и мы натянем ей нос.

Вот так мы развлекали друг друга в те дни, стоя на краю ужасной погибели – в последней попытке ее отвратить.

– У нас новые гости, – сказала Со за завтраком. – Попутчики до Канар. Тебе понравятся. Ну или во всяком случае будет интересно.

– Кто?

– Буддисты.

– Тибетские? – спросила я.

– Американские.

Я решила показать, что немного смыслю в предмете.

– Я понимаю, а какая школа?

– Pragmatic dharma.

– Что – «прагматик дхарма»?

– Это современная универсальная традиция. Берут из всех систем то, что работает.

– Работает на кого?

– Вот их и спроси, – улыбнулась Со.

– Откуда они?

– Тоже из Bay Area. Ребята загорелые с лимана. Тим говорит, будет очень смешно.

Я, видимо, должна была узнать цитату про лиман, которую Со выделила интонацией, но к своему стыду ничего такого не вспомнила. Все-таки generation gap – это реальность.

– У тебя есть возможность по блату узнать действительно глубокую мудрость, – сказала Со насмешливо. – Такое, что обычным прихожанам не говорят. Не упусти шанс.

От штаба восстания в это утро первый раз не разило марихуаной. Во всяком случае, в коридоре запах еще не чувствовался.

И даже внутри он был умеренный, словно люди здесь курили не для того, чтобы исказить реальность, а лишь пробовали вкус дыма.

Обстановка не изменилась – только вокруг золотого уха на потолке появилась замкнутая в кольцо надпись серебряным маркером:

которую можно было прочитать еще и так:

Глубоко. Нет, правда. Риальне круто.

С гостями спустился пообщаться сам Тим – он тоже был в каюте. Это впечатляло. Майкл и Сара сидели у стены, как в кинозале. Раджива не было. Он индус, догадалась я – что ему Будда. Подумаешь, инкарнация Вишну.

Гостей было трое. В центре комнаты на подушках сидела бодрая загорелая старушка с бильярдно выбритой головой и аккуратно подстриженной седой бородкой (бородатых женщин я уже видела, но вот седобородых не приходилось). На ней было женское платье, и я подумала, что так мог бы выглядеть вставший на трансгендерный путь Троцкий.

Вторым гостем был мужик лет шестидесяти с длинным седым пони-тэйлом, в джинсах и белой майке с надписью «WHITE FACE, BLACK HEART»[4] (как я поняла, что-то вроде компьютерного «Intel inside», только применительно к расовому вопросу).

На его руках темнели этнические индейские татухи, сделанные, видимо, еще в те времена, когда за культурную апроприацию в Америке не карали. Он был большим и излучал не то чтобы угрозу, но… В общем, все то, что излучает сильное, крупное и немного напуганное белое мужское тело в эпоху BLM-капитализма