Наутро Григорий проснулся рано. Немного понежился на пуховой перине, по которой давно соскучился, от души потянулся во все стороны, сразу откинул одеяло и резко встал. Он быстро оделся и вышел из своих покоев в залу. Убедился, что там никого нет и заспешил к выходу.
А сам шагнул на террасу и столкнулся там с сапожником. Чумазый мужчина средних лет, весь в ваксе и совсем Григорию незнакомый, от которого пахло неприятным запахам гуталина, лихо начищал хромовые сапоги, выставляя их рядком один к одному.
Завидев молодого барина, Пантелей встал, раскланялся перед кормильцем и громко сказал:
– Доброго вам здоровьишка, Григорий Владимирович! С приездом вас!
– Спасибо на добром слове, – поблагодарил его Громов. – Чьих будешь?
– Прохоров я. Вот сапожному делу обучен. Сапоги вам чиню, да чищу.
– И шить умеешь?
– Сапоги-то? А как же! – развел тот руками. – Если надобно что, говорите, враз сошью вам самую лучшую обувку.
– Буду знать, – ответил он и спустился по ступенькам вниз.
Там подошел к лавке, на которой стояли ведра с ключевой водой, не раздумывая умылся прямо из ведра, выпрямился, еще раз огляделся по сторонам, никого там не увидел и пошел в конюшню, намереваясь немедленно извиниться перед Никодимом за вчерашнее недоразумение.
Конюх выводил коней в загон и уже вел Буяна. Завидев, как к нему по тропинке быстрым размашистым шагом идет молодой барин, остановился, поджидая его, а сам никак не мог понять, что это ему надобно в столь ранний час в конюшне? Если коней, то приказали бы и ему подали прямо к крылечку хоть экипаж, хоть дрожки, хоть оседланного коня.
Григорий подошел, стал напротив него и серьезно заговорил:
– Ты прости меня, тебе вчера досталось от отца.
– Да что вы, голубчик! – радостно отозвался Семенов. – Я уже и забыл про то!
– Вот и, Слава Богу! – облегченно вздохнул он. – Куда это ты его ведешь?
– В загон, а Ванька их на водопой водит. Вот двух уже сводил, теперь еще двух повел.
– И сейчас он на водопое?
– Повел Гнедую и Малинку, а-то разве ж здесь воды на них напасешься!
– А давай, и я отведу на водопой Буяна?
– Да… что вы, голубчик! – в испуге вытаращился на него конюх. – Не барское это дело!
– А я приказываю! – с улыбкой на лице настаивал Громов и, протянув руку, уверенно взял поводья из рук старика.
Тот нехотя передал ему вожжи, отошел в сторону, тяжко вздохнул при этом, и стал смотреть, как молодой барин лихо забрался на коня и без седла, рысью помчался с конюшни в сторону реки.
Никодим перекрестился сам, вдогонку перекрестил Григория, немного так постоял, глядя ему вслед, и пошел в конюшню за другими лошадьми.
Утро было погожим и теплым. На небе не облачка. Дул легкий летний ветерок. Солнце медленно всходило над горизонтом, и его яркие лучи окрашивали восход золотыми красками лета. Вокруг все оживало. Природа просыпалась от ночной тишины. А в кустах уже на все лады распевали утренние пташки.
Мужчина пришпорил коня и, утопая в нескошенных травах, галопом помчался по лугу.
Никулов подвел лошадей к реке, те сразу склонили свои головы и стали жадно пить. А парень спешно закатал штаны и, разгребая ногами воду, вошел в прохладную реку. От воды тянуло свежестью и утренним туманом, а Ваня потянулся, оглянулся на лошадей, быстро склонился, сразу зачерпнул в руки воды и плеснул себе в лицо. Стараясь пробудиться от сна, он стал спешно умываться. Вчера допоздна загулялся на лугу, долго ждал Веру, подходил к ее дому, стоял под ее окнами, но она так и не вышла к нему. Немного взгрустнув, он ушел домой, а там быстро забрался на чердак, улегся на сеновал и долго ворочался, пытаясь хоть как-то уснуть. Но сон не шел, и утром он чуть не проспал на работу к барину.
