Кажется, я опять начинала злиться.
И почти пожалела о том, что всё-таки убрала нож.
Столько ярости зародилось вдруг в глазах цвета Атлантики…
— У тебя очень богатая фантазия, Веснушка, — холодно произнёс Оливейра. — Но нет, ничего из тобой перечисленного я делать не собираюсь, — резко подался вперёд, вжимая собой в кухонную столешницу, выставив руки по обе стороны от меня. — Делиться тобой с кем-то ещё я точно не намерен, — прошептал в самые губы.
Где-то здесь вся моя логика опять начала меня покидать. И не только потому, что все теории моего местонахождения здесь оборотень с лёгкостью опроверг. Просто довольно трудно соображать дальше, когда здоровенный крепкий стояк не только отвлекает визуально, побуждая вторую натуру тянуться навстречу, словно она — не волчица, кошка блудливая, но и слишком плотно упирается в живот, а собственные мысли планомерно ускальзывают лишь к одному этому факту.
— Никакая я тебе не Веснушка! — не сообразила, что ещё сказать.
— Веснушка, — повторил он, склонившись ниже и перенеся одну ладонь мне на шею. — Самая настоящая поцелованная солнцем Веснушка.
Мужские пальцы неожиданно осторожно повели невидимую линию до самого пупка.
А я — да, позволила прикоснуться…
Зачем?
Кажется, и самой захотелось. Попробовать, каково это.
Всё равно никто не узнает.
Останется здесь.
А моя подсознательная сущность насытится. Перестанет страдать нелепыми помыслами и меня ко всяким непотребствам склонять. Всё равно ведь нет больше никакого смысла в сохранности этого небольшого нюанса моей физиологии, о которой толком и не знает никто, если уж на то пошло, ввиду изменения моего истинно родного запаха из-за применённой когда-то сыворотки, дающей иммунитет к парному притяжению и прочей такой ерунде, которой любят пострадать барышни статусом попроще.
Да, пусть ещё прикоснётся.
Сам — тоже пусть возьмёт, что хочет.
Отстанет потом наверняка…
Вот так просто, почти невинно…
Или не совсем.
Едва осязаемо, вниз по шее, вдоль ключиц к груди, поочерёдно обводя соски, и до самого пупка… ещё ниже…
Новый шумный вдох, и — чистый голод во взоре морских волн.
— И правда везде… — произнёс негромко кровный враг моей семьи, прожигая меня своим ненасытным взглядом, пока пальцы ласково водили костяшками между моих ног.
Ничего больше. Почти неощутимо. Будто к чему-то хрупкому прикасался. А я и не думала его тормозить. Наоборот, слишком непреодолимо захотелось ещё больше этих ощущений. Потому и откликнулась, пусть и негласно, подалась бёдрами к нему плотнее, чуть прогнувшись в спине, откинувшись назад, пусть то и выглядело откровенным приглашением, плевать.
Мои действия сопроводило вибрирующее рычание. И да, я получила, что хотела. Совсем не пришлось просить вслух или ждать. Мужчина подался вперёд, прижимаясь теснее, а пальцы раскрыли, чуть надавили, даруя нужный контраст желанных ощущений.
Как же, мать его, невообразимо правильно всё это ощущалось…
Когда захлёстывает с головой в один миг, безвозвратно и так умопомрачительно сладко, словно паришь в небесах.
Нисколько не испортило даже последующее:
— Для Ньето ты также текла? — поинтересовался Николас шёпотом на ухо, пока его пальцы мучительно медленно погружались в моё тело. — Ему ты также отдавалась?
И снова плевать…
Лишь бы…
Ещё чуточку глубже. Чуть резче. Возможно, грубее.
— О, да…
И всё.
Прекратилось.
Оливейра вовсе отступил.
И смотрел на меня теперь с такой ненавистью…
