– Элька! – повышает голос мама.
Из всех слуг у нас осталась только кухарка и её нерадивая племянница, которую в другом доме за нерасторопность просто не будут терпеть. И раз в три дня бывает приходящая служанка…
– Госпожа, – Элька появляется минуты через три, хотя должна бы ждать у дверей, как только экипаж подъехал к дому.
Я уже успела сбросить накидку, расшнуровать уличные туфли, переобуться.
Оставив Эльку помогать маме, я бросаю, чтобы принесла мне горячий чай и устремляюсь в рабочий кабинет. Пока не прочту завещание думать ни о чём не смогу. Оригинал хранится в потайной нише за натюрмортом вместе с другими важными документами. В отдельной картонной папочке. Траурной. Раньше я завещания избегала. По странному совпадению составленное отцом накануне гибели, оно мне казалось голосом мертвеца, и я суеверно боялась. Умом понимала, что это обычный документ, бумага, исписанная чернилами и заверенная печатью. Но всё равно ничего не могла с собой поделать, и боялась, что, открыв и прочитав, потревожу смертный покой отца.
Мне было четырнадцать тогда…
С тех пор страх никуда не исчез, но сейчас я чувствую себя как никогда готовой встретиться с призраком.
4. Глава 4
Кабинет встречает меня тишиной и щекочущей нос пылью. Ни Эльку, ни приходящую служанку я к документам не подпускаю, прибираюсь сама. Давненько я с пылью не воевала… Я зажигаю светильники, плотно задёргиваю толстую гардину – случайные зрители с улицы мне не нужны. И подхожу к двери, прислушиваюсь – Элька всё ещё возится внизу, чай быстро не принесёт, залезть в тайник не помешает.
Я прикрываю дверь, подхожу к натюрморту, с которого на меня скалится череп с кровавым маком в левой глазнице и карточным веером вместо воротника. У папы своеобразный вкус. Был… Сдвинув натюрморт, я нажимаю на левый верхний кирпич, и ниша беззвучно открывает свой зев. Внутри стоит деревянный ящик. Я его вынимаю, переставляю на стол, а нишу закрываю и завешиваю натюрмортом.
Руки слегка подрагивают, когда я открываю грубо сколоченную крышку. Сердце срывается в галоп. Я колеблюсь, детский страх напоминает о себе. Хватит! Я рывком вытаскиваю папки и со дна ящика достаю ту самую: тонкую, чёрную, без подписей.
Я возвращаю остальные папки в ящик, а ящик отставляю на тумбочку за столом, чтобы с прихода не бросался в глаза – незачем Эльке его видеть. На столе остаётся только траурная папка, и я медленно её открываю.
– Госпожа!
Дверь ударяется о стену, я вздрагиваю.
Элька!
– Простите, госпожа! – вины в голосе не слышится. Знает, что не накажу. Поначалу я пыталась воспитывать, но быстро поняла тщетность затеи. Эльку не переделать.
– Чай?
– С кексом, – гордо добавляет Элька.
– Спасибо.
Элька ставит передо мной поднос. Я дожидаюсь, когда она уйдёт и обхватываю ладонями горячий чайник – греюсь. Знаю, что неприлично, но ведь никто не увидит. Пальцы слегка покалывает, и я с удовольствием жмурюсь. Минутная отсрочка радует, но я себя пересиливаю, отпускаю чайник и раскрываю папку.
– Здравствуй, папа…
Ничего не происходит, никакие призраки меня не тревожат, документ спокойно лежит, как и положено неодушевлённой, нетронутой магией вещи.
Узнаю почерк отца – ровные, без наклона, округлые буквы. На шарики похожи. А строчки – на вытянутые в ряды бусы.
Взгляд цепляется за дату. Отец составил завещание через день после подписания моего брачного контракта и за три дня до своей гибели. А накануне проигрался в пух и прах. Настораживающие совпадения, но сейчас не до них.
