– А на кого та квартира зарегистрирована?
– На одного офицера, который давно находится в отъезде. Но вы не волнуйтесь, он не будет против. Так как, согласны?
Я неопределённо пожал плечами. В общем-то, на первый взгляд, как мне показалось, данный вариант подходил больше. Но для полного прояснения ситуации решил задать вопрос:
– А почему вы мне сразу её не предложили?
– Хотел поселить вас поближе к моему дому. Вы могли бы захаживать в гости к нам, пока якобы залечивали раны в отпуске по ранению. Мы бы с вами беседовали. Моя жена хорошо готовит, – пояснил он. – К тому же та квартира, о которой идёт речь, действительно не очень удачно расположена и правда очень шумная. Там ветки путей прямо под окнами проходят. Поезда часто следуют, к тому же составы там формируют. Вагоны прицепляют. Зачастую очень громко там бывает.
– Ясно, – кивнул я, пытаясь вспомнить, а продаются ли в этом времени беруши.
«А то как спать-то по ночам, если там совсем уж громыхать будет?»
Но вспомнить не сумел, поэтому решил при случае зайти в аптеку и узнать о чем-то подобном. Если, конечно, слова и опасения разведчика подтвердятся.
Чтобы не терять времени на дорогу до вокзала и ожидание поезда, решили пройти пешком.
По дороге общались в основном о фронте. Немец наступал по всем направлениям, и у нас было о чём поговорить. Разумеется, резидента в первую очередь интересовало, как воспринимают войну красноармейцы и обычные советские люди.
От задаваемых вопросов я иногда впадал в ступор, сразу не зная, как ответить. Вот, например, что можно было ответить на вопрос: «А есть ли консервированные сосиски в Красной армии?» Или: «А видели ли вы советских граждан, радующихся приходу немцев?»
Я не знал, как правильно на все эти странные вопросы отвечать, поэтому говорил правду: никого радующегося не видел, как и не встречал никаких сосисок, в выпуске которых промышленностью СССР этого времени я вообще сомневался.
Отвечая на вопросы, я, в общем-то, понимал, почему именно Антон Фёдорович интересуется буквально всем, ведь на Родине он не был более десяти лет. И хотя в середине сороковых годов двадцатого века время течёт медленнее, чем в сумасшедшем двадцать первом, но всё же прогресс накладывает свой отпечаток на изменения жизни и уклада в обществе, и собеседнику они были очень интересны. К тому же нельзя забывать, что разведчик живёт и работает в стране, которая отделена железным занавесом, где блокируется любая информация, кроме пропаганды, выгодной Третьему рейху.
Конечно, был он человек интеллектуально развитый и мог отличать зёрна от плевел. Этому способствовала и работа, обеспечивавшая его самыми разнообразными потоками информации. Однако вот так, с глазу на глаз, пообщаться с тем, кто воочию видел фронт и может рассказать, что там происходит, он смог впервые. И я, несмотря на то что был уставшим, рассказывал ему всё как есть, иногда по несколько раз пересказывая тот или иной момент, углубляясь в детали то с одной, то с другой стороны.
За разговорами мы довольно быстро добрались до Вустермарк и приблизились к стоящему на окраине двухэтажному четырёхквартирному дому, который можно было назвать коттеджем на четыре семьи.
– Вы будете жить на втором этаже. Квартира номер два. Если вас спросят, скажите, что сдал вам ее ефрейтор Ганс Моор. Сам же он уехал на Восточный фронт. Запомнили?
Вошли в подъезд и под светом тусклой лампы, горящей желтым светом, по деревянным скрипучим ступеням поднялись на второй этаж. Подошли к массивной двери, покрашенной тёмно-коричневой краской.
