При пересечении границы с Казахстаном фельдшер объявил Софье Михайловне, что мальчишке осталось жить несколько часов. Вдруг Сержик начал произносить какие-то невнятные слова: «Корбаски, корбаски, очу корбаски…» По его интонации мать всё поняла. Но где её взять? Мамашки в вагоне отвернулись и с презрением и ненавистью смотрели в их сторону, у них воздуха не допросишься. Один выход, ждать очередной остановки.
В это время вдалеке показались глиняные дома, налепленные один на один. Вокруг пустыня, покрытая белоснежным солевым налётом, изредка попадались израненные кустарники. Кое-где виднелись перевёрнутые баркасы. Поезд остановился в городе Аральске, что находится на берегу знаменитого высыхающего озера. Невыносимая жара и тяжёлый перегретый воздух мгновенно оцепили весь состав. На перрон никто даже не сделал попытки выйти. В вагонах было прохладней.
На станции оказался ресторан, в котором Софье Михайловне удалось купить немного конской колбасы, жёсткой, твёрдой и с не очень приятным запахом. Но как её давать больному умирающему мальчику, который несколько суток крошки во рту не держал? Софья Михайловна отрезала кусок такой, что его проглотить нельзя, но в рот Сержику он поместился. Мальчишка начал сосать этот горько-солёный кусок копчёного мяса. Глаза у Серёжки заблестели, появился легкий румянец на щеках. А через сутки мальчонку уже было не узнать. Он начал улыбаться. И только иногда повторял: «Хочу корбаски». Мама отрезала небольшой кусочек копчёности и помещала за щёчку малышу…
Когда через сутки в вагон пришёл фельдшер, он не мог поверить своим глазам, на него смотрело очень худое, но розовощёкое лицо Сержика, а рядом сидела счастливая мама.
Провидец
Эту историю мне рассказал дядя Серёжа, человек ребёнком переживший войну, смерть своего отца, военного лётчика…
Воинская часть моего отца, после переброски с прекрасного местечка из-под Кировограда, расположилась в жаркой, бесконечно-ровной степи в Узбекистане. Место было безлюдным. Вокруг ни кишлаков, ни аулов. Дерево найти в этом месте было проблематично. Редкие небольшие кустарники, да море всевозможных колючек. Иногда к нам забредали вечные путешественники этих земель: ишаки и верблюды. Взлётную полосу оборудовали в солончаках. Самолёты укрывали тёмно-зелёными брезентовыми одеялами, которые на солнцепёке нагревались так, что можно об них было обжечь руки. Работать механикам в чёрных комбинезонах было нелегко. От повышенной температуры тело покрывалось испариной, а внутренняя часть амуниции от пота промокала так, что её можно было выжимать. Жара угнетала всех…
Зной донимал и женщин, которых разместили в нескольких километрах от воинской части, в небольшом лагере, состоящем из маленьких домиков, разбитых на небольшие комнатки. Хатки были сделаны из глины, так называемого самана, поэтому в них было прохладно летом и достаточно тепло зимой. Все здания были побелены грубой извёсткой. Издалека они казались выросшими посреди жёлтой степи белыми грибами. В таких грибках жили жёны военных со своими детьми. Редко, в основном в праздничные дни, лагерь оживал. На побывку приезжали мужья. Этот день для семьи был праздником. Стол накрывали сразу несколько семей, друживших между собой. Хотелось угостить чем-то вкусненьким, свеженьким, домашним…
Так как вокруг лагеря не было ничего, то и продукты купить было негде. Редко приезжал полевой чипок, в котором было сплошное однообразие. Единственной радостью у хозяек стал старик-узбек, который раз в неделю привозил на тачке вкусные фрукты и овощи, да узбекский свежий хлеб и южные сладости. Продавец всегда был одет в одну и ту же одежду: серый затёртый ватный халат, подвязанный красным выцветшим поясом, на голове темная облезшая тюбетейка с кое-где оставшимся национальным орнаментом, на ногах чёрные пыльные кожаные сморщенные сапоги, со сбитыми и стёртыми каблуками. Лицо продавца было очень смуглым, покрытым большими морщинами. Узкие вдавленные глаза выдавали в нём мудреца. От него всегда пахло восточными пряностями и домашним очагом.
