Предводитель нового дворянства был чертовски привлекателен, он напоминал чем-то молодого Михалкова – умные глаза, немного ироничная улыбка, голос, ах этот голос…
Многие дамы этого нового общества были бы не прочь послушать этот бархатный, завораживающий голос.
Он никогда никого не осуждал, был достойным семьянином, да и разве мог бы человек с такими внешними данными, с такой чистой, незапятнанной репутацией, с таким отношением к своей семье, к своей супруге и окружающему миру, разве мог бы он быть подлецом, лжецом или невеждой? Нет, конечно. Иначе не стать бы ему предводителем нового дворянства.
Итак, был обычный субботний день.
Мужчины, одетые по случаю, курили сигары и потягивали виски.
Яков Георгиевич сидел в кресле, немного развалившись, и рассказывал какую-то занимательную историю, которую он привёз из очередного путешествия, куда он ездил со своей семьёй, – не то в Танзанию, не то ещё в какую экзотическую страну.
Верные товарищи Якова Георгиевича слушали и кивали головами, звучала тихая музыка, всё располагало к культурному отдыху новых дворян, к этакому светскому вечеру.
Лето, тепло, поют цикады, в открытые окна ветерок доносит запах шашлыка и музыку, что слушает простой люд.
Предводитель морщится, и один из представителей сих достойных граждан встаёт и просто закрывает окно, мир и порядок вновь воцаряются в комнате, дальше опять журчит прекрасный голос прекрасного предводителя.
Вдруг раздаётся какой-то шум, недовольные голоса, кто-то пытается прорваться в комнату отдыха избранных мужчин.
И кому-то это удаётся. На пороге стоит женщина, на вид селянка: суровый взгляд, трико, закатанное до колен, обтягивает стройные ножки, полосатые носочки и блестящие галошики, сверху белая футболка, обтягивающая немаленькую натуральную грудь, на голове повязан белый платок, едва держащийся на макушке. Женщина довольно-таки мила, даже красива – той, натуральной красотой без вывернутых губ и нарощенных ресниц.
Суровым взглядом окинув сих достойных господ, женщина останавливает взгляд на одном из них, как раз на том, что закрыл окно, тем самым не дав запахам шашлыка и звукам музыки ворваться в этот тихий рассадник учтивости, воспитанности, культурности и прочая…
Женщина с силой отклоняется назад и достаёт, как фокусник, откуда-то из-за спины девчонку – ну как, девчонку – девушку, видимо, тоже селянку, имеющую явное отношение к женщине, потому что девушка – точная копия той, постарше.
– Этот? – тыкает она пальцем.
– Да, – шепчет девчонка.
Тот, на кого показали, вдруг съёжился, глазки забегали, он начал что-то мычать.
– Вася, – раздался испуганный возглас какой-то женщины, скорее всего жены одного из новых дворян, – Вася? – раненой птицей кричит дама, – Что это значит? Вася?
Все дамы, мирно беседующие за бокальчиком просекко, ринулись в комнату.
Вася сидит весь сжавшись, под гневным взглядом разбушевавшейся селянки, её заплаканная дочь всхлипывает и шмыгает носом, жена Васи, некрасиво открыв рот, смотрит на него, а также остальные, плюс предводитель дворянства, чистейший, кристальнейшей души человек, Яков Георгиевич Коптунов.
Все они смотрят на Васю: кто с вопросом, кто с ожиданием, кто с презрением (мама молодой селянки), а кто с немым укором – это, конечно, Яков Георгиевич, имеет, знаете ли право.
– Яяяя, – блеет Вася, – яяяя, Люсечка, ты всё не так поняла… Господа, я сейчас всё объясню.
