– Ну, как там Александр Сергеевич Пушкин говаривал: «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной»? Взял бы себе новую «ниву» и сейчас бы беды не знал, а хвастал: военная, ничего не боится. Да ее потому военные и списали, что она ничего не боится, а на ней-то страшно уже ездить.
Перестав смеяться, спросил Александра Павловича:
– Где тут ближайшая деревня?
– По дороге в ту сторону, километра три-четыре, Благодатовка будет, я быстро схожу.
– Нет, брат, ты оставайся здесь, а мы с твоим архиереем тряхнем стариной, прогуляемся, погода хорошая, а прогулка на пользу пойдет, а то весь мир только из окна персонального автомобиля видим, так и ходить разучимся.
Владыка Палладий как-то вяло согласился.
– Ну, раз желаешь, пойдем.
И два архиерея, надев подрясники и подпоясав их поясками, не торопясь зашагали в указанном направлении. С одной стороны дороги колосилась пшеница, а на другой, холмистой, росли трава да полевые цветы. Давно перевалило за полдень, солнце не сильно припекало, легкий ветерок обдувал путников, а тихий шелест травы и стрекотание кузнечиков услаждали слух. Некоторое время шли молча, каждый погруженный в свои мысли. Потом вдруг митрополит рассмеялся:
– Ты знаешь, я вспомнил, как студентами я, ты и Колька Терентьев угнали ректорский «ЗИМ» покататься, а он в дороге сломался, вот уж бледный у нас был вид! Все, думаю, вещи домой собирать надо, выгонят как пить дать.
– Так и выгнали бы, если б не Николай, он же всю вину на себя взял.
– Это, конечно, благородно, но я его не просил об этом, он сам захотел. Кстати, где он сейчас, ты ничего о нем не знаешь?
– Как же не знаю?! Он в моей епархии служит, и по стечению обстоятельств мы сейчас прямо к нему шагаем, в деревню Благодатовку.
Митрополит резко остановился:
– Да не может быть!
– Почему же не может, если так и есть.
– Да-а, неисповедимы пути Господни, ну, значит, так Богу угодно. – И, как-то помрачнев, митрополит решительно зашагал дальше.
– Что с тобой, ты вроде как не рад предстоящей встрече с другом? Мы же, как три мушкетера, были неразлучными друзьями в семинарии.
– Были, так вот судьба разлучила, – печально сказал митрополит.
– Ну что ж, а теперь радуйся, что опять соединяет.
Митрополит ничего не ответил, лишь как-то засопел и ускорил шаг, так что Палладий, едва поспевая за ним, взмолился:
– Куда ты так припустил? Мы не студенты, давно за шестой десяток перевалило, я так задохнусь.
Митрополит замедлил шаг. Вдруг остановившись, он схватился за левый бок, повернул к Палладию побледневшее лицо, произнес почти шепотом:
– Ваня, мне чего-то нехорошо, и голова кружится.
Палладия давно уже никто не называл его мирским именем и, услышав его, он вдруг увидел не грозного митрополита, постоянного члена Синода, а своего близкого и теперь такого родного друга – Мишку Короткова. Слезы покатились из его глаз и, подхватывая падающего митрополита, он воскликнул:
– Миша, друг, что с тобой, милый, я сейчас.
Ухватив под мышки обессиленное тело митрополита, он поволок его к стоящему у дороги стогу свежескошенного сена.
Привалив митрополита к стогу, он, упав с ним рядом, стал лихорадочно шарить в глубоких карманах подрясника. Наконец достал металлическую колбочку.
– Вот, Миша, валидол, я его всегда с собой ношу, на, положи под язык.
Митрополит молча лежал на сене, устремив взгляд, затуманенный слезой, в бездонное синее небо, по которому бежали редкие пушистые белые облачка. Он вдруг вспомнил, как в далеком детстве любил лежать на траве и наблюдать движение облаков, представляя, что на этих облаках живут ангелы и святые. Как много прошло с тех пор лет! И он поймал себя на мысли, что ни разу с того времени не смотрел вот так на небо, как-то было не до того. А теперь он понял: надо было чаще смотреть на небо. Вся жизнь в какой-то постоянной суете. Вот она прошла, эта жизнь, а он и не заметил.
