Секундная заминка. Родион виляет с внутренней полосы на крайнюю, наплевав на других, и бьёт по тормозам. Машина рывком останавливается у края первой полосы. Сердце выписывает испуганные кульбиты, но я терпеливо жду. Кто знает, какие неприятности озвучивает звонивший. Безопасней подождать окончания разговора, стоя на краю полосы и игноря возмущение водителей, которым мы мешаем двигаться, чем гнать по ночному городу с неадекватным Шумахером.
– А какие-то доказательства предъявил или только на словах? – Шувалов отворачивается к боковому окну, продолжая одной рукой сжимать руль. Зло, к слову сказать, до побелевших костяшек. Продолжительное безмолвие. – Ну и чего волноваться? – не скрывая раздражения. – Слушай, – кривится парень, – мне сейчас неудобно говорить. Не паникуй, хотя… Ты сам виноват. Проявил инициативу, засветился, теперь дрейфь. Но без веских аргументов и ощутимых доказательств – это всего лишь его слова против твоих. А значит, пустой звук! – ещё несколько секунд молчания. – Скоро буду! – сбрасывает вызов Шумахер, но почему-то не торопится двинуться.
Нехорошее предчувствие. Очень… аж печёт в груди и пересыхает в горле.
– Есть несколько условий.
Это он сейчас к чему? Испуганно уставляюсь на Шувалова. Логическое мышление мужчин скоро доведёт меня до нервного срыва. Не успеваю сориентироваться в темах разговора.
– Какие? – всё же уточняю, может, хоть таким манером проясню ситуацию.
– Ответь честно, ты свободна? У тебя есть парень?
– Нет.
– Хорошо. На время турнира – ты со мной, чтобы не было лишних разговоров. И конечно, чтобы у меня была уверенность в твоей верности команде.
– Но…
– Я не сказал спишь, хотя не откажусь и буду всячески провоцировать. По-другому никак – я себя знаю, а обманывать несбыточными надеждами не хочу.
– То есть будем создавать видимость?
– Да.
– Но при этом мне придётся постоянно от тебя отбиваться?
– Согласись, заманчиво?
Едва подавляю нервный Ик.
– Если узнаю о загуле на стороне – пожалеешь!
Настораживаюсь, но так как Шумахер ждёт ответа, киваю:
– Не вопрос.
– Значит, согласна отыгрывать роль моей девушки без ограничений? – кривит губы.
– В пределах разумного, – поправляю торопливо. – Никакого секса. Максимум лёгкие поцелуи и невинные прикосновения. Никакого разврата! Ни в коем случае! – отрезаю категорически.
– Ты лесбиянка? – закономерный вопрос, который мне столько раз задавали, что уже оскомина набита.
– Если бы я была лесба, собрала бы команду сильных девчат и выступала с ними. Ради Шоу и веселья. Думаю, мы бы отожгли не по-детски, но мне кровь из носа нужна победа… Шоу второстепенно.
– Ахаха, – смягчается Шумахер, – ну да, такого на турнире ещё не было… Вы бы успехом пользовались. Тачка, – опять серьезнеет Шувалов.
– Что тачка? – Видимо, я настолько вживаюсь в роль тупой, что становлюсь ей на самом деле.
– Поклянись, что у Селивёрстова не окажется твоей машины на этапе автогонок.
– Окей, – непонимающе киваю. – Но не думаю, что для него найти авто – проблема, он же гонял на чём-то. Вернёт свою…
– Это вряд ли, – опять кривит губы Шумахер.
– Почему?
– Его тачка у меня в гараже пылится, – подмигивает парень. – И я не готов её вернуть. Пусть ржавеет.
Вот так новость!
– У вас давний конфликт?
– И непрекращающийся.
– И ты хочешь утереть Игнату нос?
– Да!
– Я с тобой! – безоговорочный кивок.
Родион пристально изучает меня холодом глаз:
– Все условия не будут иметь значения, если я не буду точно уверен в тебе.
