Так говорил отец, заботливей и подробнее, чем обычно, а мне было больно при мысли, что это его последнее наставление. Когда рассвело и колокол возвестил наступление утра, пришел Накамицу и, как обычно, принес охапку пропаренной травы обако, чтобы подстелить ее под больного, но отец сказал:
– Не надо, смертный час уже близок. Сейчас все напрасно… Лучше принеси-ка что-нибудь поесть этой девочке!
«Разве я смогу проглотить хоть кусок в такую минуту?» – подумала я, но отец все твердил:
– Скорее, скорее! Пока я еще могу это видеть!.. – А у меня сердце сжималось от этой его заботы: отец так обо мне тревожится, а что будет в дальнейшем, кто позаботится обо мне, когда его не станет на свете?..
Накамицу принес пирожки с бататом, но отец приказал убрать: «Разве женщине в тягости дают такую еду?»
Было уже совсем светло, когда он сказал:
– Позовите священника!
Еще в седьмую луну он пригласил настоятеля храма Ясака, обрил волосы, принес обет соблюдения всех Пяти заповедей>28, принял монашеское имя Рэнсё и просил этого священника быть его наставником в смертный час. Однако госпожа-монахиня Кога, мачеха отца, почему-то настойчиво требовала, чтобы пригласили монаха Сёкобо из храма Кавара, и в конце концов послали за ним.
Ему сообщили, что больной при смерти, но Сёкобо не торопился. А меж тем отец сказал:
– Наступает конец! – И, позвав Накамицу, приказал ему приподнять себя. Накамицу, старший сын и наследник Накацуны, вырос при отце и служил ему безотлучно. Отца приподняли, Накамицу поддерживал его сзади. Я была рядом, при нас находилась только одна служанка.
– Возьми меня за руку! – сказал отец. Я сжала его запястье. – Подайте мне оплечье>29, которое подарил мне преподобный настоятель храма Ясака! – Он набросил оплечье поверх длинного шелкового одеяния.
– Накамицу, ты тоже молись вместе со мной! – сказал отец, и они вместе стали читать молитву. Так прошло около получаса. Солнце поднялось уже довольно высоко, когда мне показалось, что отец дремлет. «Надо бы его разбудить, – подумала я, – пусть он еще немного почитает молитвы», – и слегка дотронулась до его колена. Отец разом проснулся, устремил на меня долгий пристальный взгляд, произнес:
– Интересно, в кого суждено мне воплотиться в новом рождении? – И не успел договорить, как дыхание его прервалось. Это случилось в час Дракона>30, в третий день восьмой луны 9-го года Бунъэй.
О, почему смерть не настигла его во время чтения молитвы, как благостно было бы это для его грядущей участи на том свете! Зачем я так дерзновенно, так неразумно разбудила его, и дыхание его прервалось, когда на устах у него были совсем не подобающие в торжественный миг бессмысленные слова! Впоследствии я горько сожалела об этом, но в ту минуту была неспособна ни о чем думать, взглянула на небо – оно показалось мне черным-черным, как будто солнце и луна разом рухнули с небосвода. Я упала на землю, и слезы ручьем потекли из глаз.
Мне было всего два года, когда умерла моя мать, я была слишком мала, ничего не разумела, ее смерть прошла для меня незаметно. Миновало пятнадцать лет с тех пор, как на сорок первый день после моего рождения отец впервые взял меня на руки, и все эти годы, каждое утро, глядясь в зеркало, я радовалась: «Я жива благодаря отцу!» Каждый вечер, ложась спать, я с благодарностью думала об отце. Он дал мне жизнь, высокое положение, благодеяния его были превыше горы Сумэру
