Нерукотворный - страница 46

Стоя у заднего двора одного из многочисленных домов, Бьерн взял стоящую на каком-то деревянном ящике керосиновую лампу, каких по всему городу была куча. Иных источников света в Обители Ночи не было: лишь лампы, фонарики и свечи, и даже белолицая луна не сопровождала путников в этой вечной холодной темноте. Только звёзды, далёкие и недосягаемые, мерцали в вышине, оставляя за собой право наблюдать за теми, кто к ним ещё не поднялся.

Держа перед собой лампу, Бьерн уверенно шёл вперёд. Позади остались дома, звуки веселья и свет. Продвигаясь вперёд, двое путников всё больше погружались в абсолютное безмолвие. Здесь было ощутимо холоднее. В Мацерии тепло создавали многочисленные свечи и другие очаги пламени, а тут царствовал мороз. Он щипал за щёки и пробирал до костей. Аелия поёжился, выдыхая облачка пара.

Куда ни брось взгляд, не видно ничего. Тьма сгустилась до такой степени, что не позволяла разглядеть окружение, и из-за этого Солнце чувствовал себя крайне неуютно. В воспоминаниях всплыло недавнее нападение кровожадной умбры – коварное и беспощадное. Здесь они, конечно же, не водились, но страх тем не менее остался. Любой, столкнувшись с тварями хоть раз, запомнит эту встречу на всю оставшуюся жизнь. Если вообще уйдёт живым.

Однако присутствие Бьерна даровало спокойствие. Он, очевидно, не страшился ничего, ведь находился на своей территории и знал здесь каждый уголок. Потому Аелия держался рядом, не отставая и не слишком торопясь – всё-таки рана на ноге давала о себе знать.

Дорожка, усыпанная снегом, вела к лесу. Путники почти дошли до первых деревьев, что встречали их, словно стражи, когда до ушей донёсся едва уловимый звук, происхождение которого юноша поначалу не понял.

Он хотел было остановиться и прислушаться, но Бьерн, несмотря ни на что, двигался вперёд.

– Ты слышал? – спросил Аелия, озираясь по сторонам.

Единственный источник света – керосиновая лампа – подрагивала в руках Бьерна, старательно разгоняя тьму вокруг. Не видя дальше собственного носа, Солнце чувствовал себя крайне уязвимым и начинал беспокоиться только больше. Было тяжко обходиться без своих сил, на которые уже привычно опираться в случае опасности.

Аелия подумал: так вот, что такое быть смертным? Постоянно бояться за свою жизнь?

Такая перспектива ему совсем не нравилась.

– Бьерн?

Аелия прислушивался. Звук то отдалялся, то приближался вновь. По спине побежали мурашки в тот момент, когда слух наконец уловил его. То был вой. Плаксивый и тянущийся, будто смола. Подняв голову вверх, юноша попытался разглядеть его источник, но смог заметить лишь едва уловимое движение где-то в ветвях.

– Там… что-то запуталось?

Бьерн тоже поднял голову, взглянув. Его лицо выражало лишь спокойствие, никакой тревоги.

– Это лишённый облика остаток чьей-то души, – пояснил он. – Кто-то отказался от еды и работы, решив зачахнуть окончательно. Не волнуйся, оно не опасно. Просто плачет, потому что не может больше найти покой. Ему страшнее, чем тебе.

– Оно… так несчастно.

Аелия не спускал взгляда с едва различимой в темноте полупрозрачной дымки беловатого цвета, что шевелилась и подёргивалась, увязнув в ветвях сосны.

– С этим ничего нельзя сделать? Совсем?

– Ничего, к сожалению, – ответил Бьерн, вздохнув. – Когда-нибудь, возможно, оно исчезнет окончательно. А, быть может, навеки останется тут.

Аелия в ужасе распахнул глаза, воскликнув: