Нерусские русские. История служения России. Иноземные представители семьи Романовых - страница 2

Об этом дружно и в унисон говорят практически все историки, даже в тех случаях, когда само петровское царствование они оценивают диаметрально противоположным образом. Для одних реформы Петра – безусловное благо, для других – искривление органического пути России, лишившее ее национальной самобытности и приведшее ко многим бедам позднего времени.

Реальность намного сложнее. Глубже других двойственный смысл петровских реформ постиг А.С. Пушкин, считавший, что, помимо модернизации страны, они диктовались стремлением ограничить властные поползновения дворянства, снизить сословные барьеры и придать большую мобильность социальным процессам, а также укрепить «вертикаль» самодержавной власти.

Прочие последствия, обозначившиеся в долгосрочной перспективе, мало заботили царя-реформатора, хотя их последствия вряд ли вообще им просчитывались: «Петр I не страшился народной свободы, неминуемого следствия просвещения, ибо доверял своему могуществу и презирал человечество, может быть, более, чем Наполеон. Аристократия после него неоднократно замышляла ограничить самодержавие: к счастью, хитрость государей торжествовала над честолюбием вельмож, и образ правления остался неприкосновенным. Это спасло нас от чудовищного феодализма, и существование народа не отделилось вечною чертою от существования дворян. Если бы гордые замыслы Долгоруких и проч. совершились, то владельцы душ, сильные своими правами, всеми силами затруднили б или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили число дворян и заградили б для прочих сословий путь к достижению должностей и почестей государственных. Одно только страшное потрясение могло бы уничтожить в России закоренелое рабство; нынче же политическая наша свобода неразлучна с освобождением крестьян, желание лучшего соединяет все состояния противу общего зла, и твердое мирное единодушие может скоро поставить нас наряду с просвещенными народами Европы»[1].

Резонанс, вызванный петровскими преобразованиями, в разных слоях общества был далеко не одинаковым, во всяком случае, они не воспринимались как переход в некое иное измерение. Постепенное движение Руси к сближению с Западом было процессом органическим, а периоды конфронтации не только не препятствовали движению навстречу друг другу, но и способствовали взаимному узнаванию.

Представлять дело таким образом, будто прозападные настроения Петра I возникли и проявились в нем в силу каких-то личных особенностей, будет большим преувеличением, поскольку западный дух издавна витал над московскими палатами, а иностранные специалисты приглашались в Московское государство и оказывались востребованными в самых различных сферах государственной жизни.

Правда, движение Руси в сторону Европы было до определенной степени односторонним. Московское царство долгое время воспринималось Западом как азиатское и чуждое по своему цивилизационному типу государство.

Такое восприятие отчасти объяснялось тем, что Европа привыкла смотреть на Россию через польские «очки», которые, разумеется, искажали реальную картину. Речь Посполитая начиная с Ивана Грозного оставалась главным ретранслятором европейской культуры в «холодную и дикую Московию» и одновременно выступала в качестве барьера, мешавшего прямым контактам России с другими европейскими странами. В такой ситуации польская элита предпочитала позиционировать свою страну как «щит», оберегавший Запад от «московского варварства».