– Да уж, я тоже, – отвечаю я.
– Ты, кажется, ездишь иногда по этой дороге? Неужели и вчера тоже ехала?
– Нет, что ты! Когда я одна в машине, я так не рискую.
Чувствую, как краснею. Она наверняка догадается, что это ложь.
Однако Рэйчел, ничего не заметив, продолжает:
– И все же ты могла оказаться на ее месте.
– Вот только моя машина бы не сломалась.
Рэйчел улыбается, и мне становится немного легче.
– Как знать! А может, и ее машина не сломалась. Это же только версия. Может, ее кто-то остановил – притворился, что ему нужна помощь. Любой бы остановился помочь, правда ведь?
– Да ну? На безлюдной дороге, ночью, в грозу? – Я отчаянно надеюсь, что она со мной согласится.
– Ну, если есть хоть капля совести. Нормальный человек не проехал бы мимо, хоть что-нибудь попытался бы предпринять.
От такой отповеди у меня на глаза наворачиваются слезы. Чувство вины становится нестерпимым. Не хочу, чтобы Рэйчел видела, как подействовали на меня ее слова; опускаю голову, уставившись на вазочку с оранжевыми цветами на нашем столике. Но лепестки расплываются перед глазами, и я в смущении ныряю к сумке за бумажными платочками.
– Кэсс, что с тобой?
– Ничего, все хорошо.
– Мне так не кажется.
Ее голос звучит озабоченно. Я сморкаюсь, пытаясь выиграть время. Мне жизненно необходимо кому-то обо всем рассказать.
– Не знаю почему, но я не…
– Что ты не? – Рэйчел смотрит озадаченно.
Я открываю рот, чтобы признаться, и тут же понимаю: если я все расскажу, то Рэйчел не только будет шокирована тем, что я ничего не сделала для той женщины, но и уличит меня во лжи – ведь я только что соврала, что не ехала вчера той дорогой. И я мотаю головой:
– Ладно, не важно.
– А мне кажется, важно. Кэсс, скажи, что случилось?
– Не могу.
– Но почему?
Я мну пальцами салфетку.
– Потому что мне стыдно.
– Стыдно?
– Да.
– Из-за чего?
Я молчу, и Рэйчел нетерпеливо вздыхает:
– Ну Кэсс, давай уже, рассказывай. Что такого ужасного могло произойти?
От ее раздражения я нервничаю еще сильнее и лихорадочно пытаюсь придумать, что ей сказать, чтобы она поверила.
– Я забыла про Сьюзи, – выпаливаю я. Как же гадко прикрываться такой ерундой по сравнению с убийством! – Забыла, что должна для нее что-то купить.
– Как это забыла? – хмурится она.
– Просто не могу вспомнить, что мы решили ей купить.
– Но ты же это сама придумала, – изумляется она. – Сказала, что, раз Стивен везет ее на день рождения в Венецию, нужно подарить ей легкий чемодан. Это было, когда мы сидели в баре возле моей работы, – поясняет она.
Изображаю на лице облегчение, хотя ее слова мне ни о чем не говорят.
– Ах да! Теперь вспомнила. Боже, я такая глупая! Думала, это духи или еще что-нибудь…
– Но не за такие же деньжищи! Мы ведь все скинулись по двадцать фунтов, если помнишь. Так что в общей сложности у тебя должно быть сто шестьдесят фунтов. Взяла их с собой?
Сто шестьдесят фунтов?! Как я могла забыть о такой сумме?! Мне хочется во всем признаться, но я уже совершенно запуталась и продолжаю притворяться:
– Я решила, что расплачусь картой.
Рэйчел ободряюще улыбается:
– Ну вот, и никакой трагедии! Допивай свой кофе, пока не остыл.
– Кажется, уже остыл. Давай я возьму нам еще по чашке?
– Я схожу, а ты посиди и отдохни.
Я смотрю, как Рэйчел занимает очередь у стойки, и стараюсь прогнать неприятные предчувствия. Хорошо, наверно, что я промолчала насчет той женщины в машине; но вместо этого пришлось признать, что я забыла про чемодан. Рэйчел не дурочка – она видела, как мамино состояние ухудшалось с каждой неделей, и я не хочу ее расстраивать. Не хочу, чтобы она подумала, будто меня ждет то же самое. Хуже всего то, что я совершенно не помню о своем предложении купить чемодан и об этих ста шестидесяти фунтах. Куда я их могла сунуть? Разве что в ящик старого письменного стола… Конечно, дело не в деньгах – даже если я не найду их, ничего страшного не случится. Пугает то, что я забыла абсолютно все, касающееся подарка для Сьюзи.
