— Гадина, — выругалась я, прокручивая в голове недавнюю тетушкину выходку. — Сволочь. Тварь последняя. Свинья жирная. Ублюдина.
— Сука, — возмущаясь, добавил Паша, отчего получил легкого подзатыльника.
— Ай! Тебе одной что ли можно? — обиженно пробурчал он.
— Ты, конечно, прав, но больше никогда так не говори.
— Хорошо, — опечаленно выдохнул он и вывалил нижнюю губу. Так сильно, что можно было поставить на нее одну из моих глиняных фигурок.
Сильный ливень тарабанил по крыше. Погода была мрачная, как и наше настроение. Я крутила в руке мамин кулон, размышляя на тему несправедливости. Интересно, дедушка и родители видят, в какую ситуацию мы попали? Ведь если верить словам Нины, то они наблюдают за нами с небес.
— Как мы без тебя, дедушка?
— Ничего. Ты справишься. Все проходит…
— Вы не должны были бросать нас! — выкрикнула я в потолок, морщась от слез. — Вы оставили нас! Вы обещали быть всегда рядом, а вас нет с нами! Предатели!
Простынь затрещала в моих кулаках. Скулы заныли от боли. Из глаз покатились потоки соленной воды.
— Зось, ты чего? — Пашка поднял на меня испуганные глаза. — Совсем дура уже?
— Такая же, как и ты. Мы с тобой — одна кровь, дурилка. Значит, мы оба — дуры.
— Фигасе, ты выдала! Это у тебя кукушка поехала, я, ведь, на потолок не ругаюсь!
Пашка был прав, мои нервишки конкретно шалили. Я была готова ругаться на весь мир — так сильно меня завело.
— У тебя кровь, Злата. Прям так и течет из носа.
— Ну и пусть…
— Ты чего? Мозги вытекут. У Пети Галкина вытекли. Теперь, он тупой.
И не один он.
Рукавом пижамы я вытерла надоедливое кровотечение и закрыла глаза.
Я представляла себя на кладбище. У могилы родителей, и теперь уже дедушки. Мне не хватало уединения. Я мечтала о тишине и спокойствии. На кладбище я всегда чувствовала себя по-особенному. Легко.
— Зося, — тихо позвал меня Пашка и принялся ковыряться у меня в пупке, — а Клавдия тебя обманула. Она не кормила Каштанку. Она пнула ее, а та ее укусила. Я сам видел.
— Знаю, родной.
— Эх, — вздохнул он и продолжил терроризировать ямку на животе. — Бедная, бедная наша Каша.
Мои веки распахнулись, а брови нахмурились.
— Что еще за Каша?
— Я Каштанке новые имена придумал, — Пашка принялся загибать пальцы, а я закатила глаза. — Каша, Кашечка, Касюндра, Каска — танка, Какаштанка…
О, мой бог.
Вспомнив про Каштанку, я решила спуститься во двор и отпустить ее с поводка. Ливень только усиливался и мог затопить будку. Мне было плевать, что на это скажет Клавдия. Пусть хоть порвет рот от криков, больше она не посмеет нам указывать.
Тетушка мирно спала в своей комнате. А точнее, в комнате дедушки Федора. Одна лишь мысль, что она касается его подушки своими сальными волосами, выводила меня из себя и вызывала приступ гнева.
Натянув на голову продуктовую сумку, я проскочила к собачьей будке. Каштанка была освобождена. Собака благодарно облизала мои руки и запрыгнула на крыльцо — здесь, непогода была ей не страшна.
Я уже собиралась покинуть двор, как меня неожиданно окликнули:
— Златка! Постой, пожалуйста!
Обернувшись, я увидела Нину. Девочка стояла за калиткой, она морщилась от дождя и, кажется, плакала. Такая печальная. Уязвимая. Совсем на себя не похожа.
— Я так больше не могу, Златка! — надрывисто кричала она. — Я знаю, что ты не хочешь никого видеть, но мне не хватает тебя! Знаешь, как скучно одной шататься по деревне? Ни с кем не поговорить, не подурачиться…
