В раннем детстве Алексея Михайловича воспитывали весьма традиционно, как и любого другого знатного отпрыска того времени. Мальчик прошел полный курс древнерусского обучения: цитировал церковные тексты с любого места, пел с дьячком стихиры и каноны.
Этим бы все и ограничилось, если бы наставником Алексея не назначили боярина Морозова. Мы помним некрасивую роль Бориса Ивановича в истории с женитьбой Алексея; однако, несмотря на полное отсутствие моральных принципов, боярин все же обладал неоспоримым преимуществом перед другими педагогами – у него был невероятно широкий кругозор. Морозов всячески продвигал идеи западного просвещения. Он тут же нарядил своего воспитанника в немецкое платье, подарил ему литовские книги по грамматике и космографии, а также привез ему из Германии интересные гравированные картинки.
Дальше так и повелось. Как говорил историк Василий Осипович Ключевский, царь Алексей был уверен, «что можно щеголять в немецком кафтане, даже смотреть на иноземную потеху, комедийное действо, и при этом с набожным страхом помышлять о возможности нарушить пост в крещенский сочельник до звезды»[13].
Религиозность Алексея вошла в легенды. Он мог посоревноваться с любым священником в искусстве молиться, клал по полторы тысячи земных поклонов. По понедельникам, средам и пятницам во все посты он не ел и не пил ничего.
При этом в храме он вел себя совершенно непринужденно и даже по-хозяйски. Историки рассказывают, что во время службы царь ходил среди монахов и учил их правильно читать молитвы, бранил их за ошибки, зажигал и гасил свечи, снимал с них нагар.
При этом свой быт Алексей стремился обустроить на иностранный манер. Как-то раз он побывал в литовском Вильно (в военном походе, разумеется) и очень впечатлился кожаными обоями с золотым тиснением. По возвращении в Москву царь немедленно распорядился обить свои комнаты в Кремле «золотыми кожами» и поставить повсюду мебель польского образца.
Ездил Алексей на немецкой карете. Детей учил латинскому и польскому языкам. Историк Ключевский пишет: «Как только Петр стал помнить себя, он был окружен в своей детской иноземными вещами; все, во что он играл, напоминало ему немца. Двухлетнего Петра забавляли музыкальными ящиками, цимбальцами, в его комнате стоял даже какой-то «клевикорд» с медными зелеными струнами».
В свободное время царь Алексей развлекался комедийными постановками, которые только-только появлялись в России. А также забавлялся всевозможными настольными играми, главным образом, шахматами.
Однако много времени тратил он и на саморазвитие. Изучал по книгам астрологию, философию, пытался писать стихи, выписывал газеты из Риги, а потом зачитывал отрывки из иностранных статей на заседании Боярской думы.
Когда не было поста, царь любил как следует отобедать, да чтобы с музыкой и весельем: «Поил допьяна вельмож и духовника на вечерних пирушках, причем немчин в трубы трубил и на органе играл». Вечерние пирушки привели к приличному лишнему весу. Пухлые румяные щеки, тучная фигура, мягкие глаза – вот уж точно, хорошего человека должно быть много.
Алексей гневался буквально из-за всего. Эмоциональным он был до крайности. Давал волю и рукам, и языку. Однажды в думе накричал на пожилого боярина за какую-то глупую идею, обозвал его «страдником», «худым человечишкой», да еще и почещин надавал, а затем выгнал взашей из палаты.
