Дверь, естественно, была не заперта, и Хава вошла в дом, оглядываясь, будто бы опасаясь кому-то помешать. Внутри никого не было, и общая атмосфера смахивала на ту, что бывает, когда заходишь в хороший гостиничный номер – каждая вещь лежит там, где ты и ожидаешь, но при этом все вокруг хоть и выверено, но как-то безжизненно. Гостиная была выполнена в темных тонах и обставлена готической мебелью: шкафы, уносящие взор куда-то в темную даль под самый потолок, сплошь расписанный сюжетами на мифологические темы; или, скажем, размашистый черный стол с высоченными креслами вокруг; камин с лежащими рядом дровами. Все гладко, официально и неуютно, хотя, может быть, это пока, а там видно будет…
Хава подошла к столу и погладила черную блестящую поверхность. Столешница ответила гладкой прохладой. «Настоящая!» – в каком-то отчаянии подумала Хава, – «Все настоящее!»
Хотелось не то плакать, не то кричать. Вот, если бы столешница оказалась горячей и шершавой, как прибрежная скала, наверное, стало бы легче, и все бы улеглось, и все можно было бы списать на безумие или, хотя бы, сослаться на небольшое затмение, вызванное, кстати, тоже не понятно чем. Но нет, мир вокруг был твердым и неизменным, он был настоящим. Хава стояла и в напряжении вертела головой, будто готовая отразить неожиданный удар какого-то невидимого врага. Почему-то на цыпочках, она пересекла гостиную, и, затем, по винтовой лестнице поднялась на второй этаж, где располагалась огромная библиотека. Там было хорошо и прохладно, пахло книжной пылью и тишиной тайны.
Большой стол стоял недалеко от входа и оттуда был виден почти весь зал. Это был даже не стол, а скорее бюро, поскольку на нем возвышалась груда ящиков светлого дерева, видимо, заполненных картотекой. Она прошла через весь зал, оглядываясь на шкафы, и, шаря глазами по полкам, выхватывала то там, то тут некогда знакомые имена и названия… Уже у последнего стеллажа, Хава деловито толкнула массивную, вероятно, дубовую дверь и вышла на большую террасу, совершенно невидимую с центрального входа. От нее, устремляясь куда-то в сторону гор, убегала желтоватая кирпичная дорога.
– Ух, ты! – мелькнуло в голове. – А остров-то – огромный! И конца не видно, лес кругом
Сама не зная зачем, она пошла по дороге, поднимаясь все выше к перевалу. Затем дорога вильнула вправо, и стало понятно, что она, закручиваясь спирально, ведет на вершину круглой горы, не такой уж высокой, но сплошь поросшей лесом и оттого похожей на чью-то мохнатую голову, наклоненную немного вперед.
Лес казался густым и темным, пугал вздохами и шорохами, мягко прикасался влажными запахами, нависал над головой разлапистыми ветвями. Дорога петляла среди замшелых валунов, разбросанных по всему лесу. Хава вдруг остановилась, почувствовав что-то необычное. Она ни с того ни с сего ощутила себя каким-то пришельцем, инородным телом. С одной стороны вся эта вилла с ее строгой и какой-то искусственной роскошью, а с другой – этот лес, живущий совершенно отдельной, странной жизнью, полной событий, понятных одному ему.
Здесь на повороте дороги валунов было особенно много, и Хава словно почувствовала, что несмотря на кажущуюся тишину и очевидный покой, тут, на самом деле, ничто не стоит на месте, ничто не замерло. Напротив, она ясно увидела, что камни здесь вели тихую борьбу с деревьями. Впрочем, присмотревшись, можно было легко понять, что это всего лишь видимость борьбы, предназначенная для первого, не очень глубокого впечатления. Деревья легко и неотвратимо раздвигали огромные глыбы в стороны, протягивая вверх свои ветви. Скорее всего, они прекрасно понимали, что серые великаны хоть и чужды им, но борьба с ними – это так, и не борьба вовсе, а всего лишь вопрос времени, а настоящая борьба предстоит после, со своими же собратьями-деревьями, когда нужно будет рваться вверх изо всех сил, чтобы схватить хоть немного солнца. И преимущество их настоящих противников только в том и состоит, что они выросли немного раньше и это обстоятельство, пожалуй, не побороть…
