– Как театру?
– Почему театру?
– Этого еще не хватало!
– Да скажите еще, что вы тут Серафимин музей откроете!
– Совсем охамели!
– Я те ща покажу театру, твою мать!
– Я лишь прошу вас подумать, – взметнул худрук правую руку, – ради святой памяти вашей родственницы, и поступить так, как хотела бы она. Я уверен, она была бы счастлива, что даже после своей, так сказать, смерти все еще способна творить добро. Здесь могла бы жить молодая актерская семья, или, напротив, эти метры могли бы осчастливить достойнейших людей: билетеров или гардеробщиков. Вы даже не представляете, какая мизерная у них зарплата!
– Матерям-героиням, что ли, больше платят?
– Да, я вообще на одну пенсию живу, козел!
– Товарищи! Товарищи! Давайте же говорить спокойно!
Соседка едва не потирала руки от удовольствия. «Нина Павловна обзавидуется!» Вдруг рядом с ней что-то зашевелилось, задергалось. Пара незнакомцев, о которых она и думать забыла, поднялась со своих мест и собиралась бесшумно исчезнуть.
– Это правильно, – неожиданно указал на них со своего стула ректор. – Незаинтересованным здесь делать нечего.
– Точно.
– Да кто это, вообще, такие?
– Посторонние пусть уходят!
Несколько недовольных взглядов впились в соседку Новицкой. Ей ничего не оставалось, как удалиться вслед за парой, так некстати обнаружившей свое присутствие и помешавшей до конца насладиться скандалом.
– Ну, до свидания, – все же попрощалась она с ними на лестнице разочарованным голосом.
На сей раз любопытной достались сразу два вежливых кивка.
Едва за ней захлопнулась дверь, женщина повернулась к мужу и взволнованно заговорила:
– Надо было им сказать!
– Успеется…
– Мы должны были остаться.
– Зачем? Там все же родственники.
– Но это наша квартира!
– Симочкина!
– Да, Симочкина. Но она ведь ее нам оставила. Надо было показать завещание.
– Успеется…
– Да что ты заладил: «Успеется, успеется!»
– Не волнуйся, пожалуйста, все будет хорошо!
– Хорошо уже не будет никогда, потому что Симы нет!
– Да, это точно. Помнишь, как она к нам в клуб в первый раз пришла?
– Конечно. Два года назад в декабре. Схватила тебя за рукав и бумажку сует.
– Ага. А там «хочу говорить» написано.
– Какие же она нам спектакли ставила!
– Особенно «Вишневый сад» хорош. И кто теперь Раневскую сыграет?
– А мне больше детские утренники нравились. Помнишь, как она с ребятишками пела? И «Облака», и «Голубой вагон», и про мамонтенка.
– Малыши ее очень любили.
– Да ее все наши любили.
– А ведь она ни слова не могла сказать, когда пришла.
– А быстро как научилась!
– Да уж. Потом без умолку тараторила. Говорила, что даже с Джефом так общается.
– Кстати, ты понял, где он?
– Нет. Наверное, забрал кто-нибудь…
– Как думаешь, отдадут нам?
– А на кой им собака? – покосился на квартиру мужчина.
Оттуда все еще доносились возбужденные голоса:
– Да идите вы с вашими предложениями!
– А мы и пойдем. Только в суд.
– Да любой суд…
– Здоровая всем нужна была, а о больной никто и не вспомнил!
– Будто вы вспоминали! Выкинули с работы на раз!
– А что мы должны были делать?
– Вот и мы делали, что могли.
Женщина на лестнице перехватила взгляд мужа и передернула острыми плечами:
– Боже! Что-то будет, когда они узнают?!
– Будет долгожданный бенефис актрисы Новицкой. Ладно. Вызывай лифт. Поехали.
Странная пара зашла в кабину, а за соседской дверью щербатая дама удовлетворенно отошла от глазка. Все это время она с удивлением наблюдала, как мужчина и женщина на лестнице показывали что-то друг другу руками, не произнося ни слова. Жадно хватая их жесты, она старалась не упустить ни слова из этого молчаливого диалога.
