Несостоявшаяся смерть - страница 32

Между народом и руководством Страны во все времена лежала пропасть, преграда, которую народ не мог переступить, но иногда переходила власть, и не всегда с благими намерениями, поэтому при архивариусе люди быстро привыкли к тому, что в их жизнь никто не вмешивается, довольно скоро разобрались и начали просто жить. Архивариуса это тоже устраивало, к тому же он оказывался прав в том, что все обходилось и не приходилось особо заморачиваться. Постепенно все налаживалось, кто-то возвращался к примитивному земледелию, чтобы заново начать эволюцию хозяйственной деятельности, кто-то – к скотоводству, кто-то уходил в собирательство и охоту, учителя становились репетиторами, композиторы – бродячими музыкантами, ученые ударились в мистику, занявшись алхимией и астрологией, останавливались заводы и фабрики, бандитам стало некого грабить и они легли на дно, решив обдумать новую обстановку. Даже море стало возвращаться, стыдливо прикрывая все те места у самой красивой в мире, на взгляд аборигенов, конечно, Набережной, которые когда-то оголило, и возвращалось еще более синим, что радовало людей, особенно молодых, – те из них, которые были влюблены, просто не уходили с берега, сутками стояли у кромки воды, целомудренно взявшись за руки и вглядываясь в спокойную, как сон младенца, синеву.

Те удивительные времена проходили у него перед глазами, и он не мог понять, как архивариусу, к тому же младшему, который вообще ничего не делал, никакой политики и никаких технологий не придерживался, просто жил, только при очень острой необходимости отвлекаясь на вопросы, связанные с руководством Страной, воспринимая их как бремя, удалось за кратчайшее время разрушить все столь долго и за счет пролитой крови и пота, потраченных ума и энергии выстраданное, созданное, сотворенное многими поколениями социально активных людей – мыслителей, революционеров, мятежников, героев, авантюристов, борцов за справедливость, свободу, равенство и демократию, социалистов, анархистов, монархистов, многих других известных достойных внимания истории персон, даже не заметив и не поняв, чтó уничтожается и почему люди, которых часто называют народом, молча взирают на то, что все уходит.

Он еще не чувствовал, что находится в барокамере, ему казалось, что парит над временем, что ему дано еще одно преимущество над всеми остальными обитателями земного шара, а в это время его единственная дочь давала интервью не по ситуации игриво настроенному иностранному тележурналисту, и в прямом эфире кричала на весь свет, что никогда не поверит в смерть отца, он не может умереть, потому что не смертен, без него, без его участия в мире не может случиться ничего, он же с высоты своего положения, где не осталось ни одной хоть в какой-то мере стоящей ценности, смотрел на то время, когда на его Малой родине власть лежала на земле, посреди дороги, оказавшись ненужной никому, и все через нее переступали, не замечая и не понимая ее ценности.

Тогда он сидел дома у сестры, вдали от Столицы, забытый всеми, кроме людей, входивших в Сеть, не способных на инициативу и ждавших от него решения, и все обдумывал, как взять власть. Можно было банально нагнуться и поднять ее, но это было не в его правилах, да и могло привести к непредсказуемым последствиям, можно было дождаться выборов и баллотироваться, но шансов против архивариуса, который абсолютно ничего не делал, чтобы удержать власть, как это ни странно, у него не было. Рейтинг архивариуса поднялся после того, как однажды во всей Стране стали расти цветы, какие никогда здесь не росли, самые причудливые и красивые, с диковинными названиями, привлекая огромное число иностранных туристов, среди которых было много знатоков и коллекционеров. Некоторые из них утверждали, что обнаружили среди цветов совершенно новые виды, не имеющие названия и не зарегистрированные ни в одном каталоге. Цветы росли повсюду: на асфальте, подоконниках и крышах домов, стадионах, мусорных свалках, у онкологических диспансеров, на кладбищах, и даже там, где их никто не мог видеть. Места общего пользования заросли глициниями и хризантемами, задворки домов, куда мало кто заглядывал, застилали орхидеи, купола храмов затянулись полевыми цветами, единственное искусственное море исчезло с глаз за множеством лилий, а рукотворных прудов, вырытых когда-то для выращивания рыбы и затем из-за несоблюдения элементарных санитарных норм превратившихся в болота, и даже рек, по которым текли нечистоты, и озер, давно уже превратившихся в хранилище радиоактивных отходов, не стало видно под зарослями лотоса. Цветы росли повсюду, больше всего было роз, не тех крупных, которые ничем не пахли, кроме гидропоники и земли, пропитанной химическими удобрениями, а маленьких, божественно благоухающих, особенно в утренние часы, перед тем как раскрыться навстречу солнцу, и в сумерки, прежде чем свернуться в девственные бутоны. Над страной витал запах цветов, каким-то странным образом не смешивающийся ни с какими другими запахами, озаряющий лица всех, даже нищих, бездомных, обездоленных во всех смыслах слова, потерявшихся во времени и пространстве, вникал в души, как сигнал с других планет, прояснял умы, внедрял надежду, приносил веру, пробуждал любовь, возвращал ушедших, успокаивал обиженных, мирил поссорившихся. На глазах у всех запах менял мир, самое же странное заключалось в том, что люди понимали, что с ними происходит, они становились лучше и добрее, чувствуя себя частью природы, земли, неба, космоса, как леса, горы, моря и океаны.