– Владик! Сыночек. Я так соскучилась по тебе, родной!
Она, не раздеваясь, подхватила меня на руки, занесла в комнату и расплакалась.
В Окунево, дожидаясь обратного отъезда машины в Омск, мы с матерью пробыли ещё три дня. В дом Анастасии зачастили соседи, чтобы посмотреть на Лидку, которая переехала жить на юг в далёкий Пятигорск. Некоторые интересовались, можно ли там устроиться на работу, найти жилье, как с продуктами и тому подобное. Мать подробно описывала условия проживания на новом месте и старалась во время разговора не отпускать меня от себя. Она то прижимала одной рукой мою голову к себе, разговаривая с гостем, то, сидя на табуретке, во время беседы обнимала меня ногами и руками, а я, облокотившись на её сильные ноги, был вынужден (в который раз!) слушать её рассказ о Пятигорске.
Сережа скучал, и было видно, что ему не хватает меня. Он почти не притрагивался к игрушкам и даже один раз показал язык, недовольный тем, что я покинул его.
– Мам! Я хочу с Сережей поиграть. Можно?
– Можно, можно, сынок. Иди, поиграй с ним, – опомнилась она.
– Отвык, видать, от родной матери, – шутливо промолвила собеседница и, вставая, добавила: – Настя-то ему вместо тебя была.
Когда ушла очередная соседка, я краем уха услышал негромкий разговор матери с Анастасией.
– Настя, возьми. Это тебе за Владика. Небось, денег у тебя мало. Возьми! – настаивала мать. Послышалось шуршание бумажных денег и рассерженный голос Анастасии:
– Ты что это, Лида, с ума сошла?! Я за наших с тобой детей деньги не возьму. Ишь, чего удумала! Забери: тебе его ещё назад, вон сколько, везти надо. А в дороге деньги лишними не бывают. А за меня не волнуйся. Я – дома, да и трудодни скоро получу.
– Ну ладно. Не обижайся, Настя. Спасибо за всё.
На другой день мать поехала на попутной машине в Евгащино и привезла мне и Серёже по тёплому пальто и две пары валенок, а Анастасии с Катей – пуховые платки.
– Ну, зачем ты, Лида, так растратилась, – ворчала Анастасия, но от подарков не отказалась, чтобы не обидеть сестру.
Больше всех обновам, конечно, обрадовались я и Серёжа. Примерив пальто и валенки, мы сразу засобирались на улицу, чтобы показаться местным мальчишкам. Они катались на санках возле замёрзшей речки и встретили нас с большим интересом.
– Эй! Смотрите! «Грязнухи» пришли, – крикнул один из них.
«Грязнухами» прозвали семью Анастасии из-за фамилии и бедности, а заодно – и меня.
– Я тебе, Федун, сейчас покажу, кто из нас «грязнуха», – вскипел Серёжа.
Он бросился догонять мальчишку на голову выше себя, ухватил того за ворот и повалил в снег. Усевшись верхом, Серёжа ткнул его туда головой. Когда обидчик поднял голову с полным ртом снега, то окружившие их деревенские ребята разразились хохотом.
– Ну что, наелся? – спросил поверженного и опозоренного противника Серёжа. – Хочешь ещё попробовать?
– Отпусти, – промычал тот.
– Серёга! Дай ему ещё, – закричали ребята, – Будет знать, как к другим лезть!
– Ладно, хватит ему: лежачего не бьют, – ответил Серёжа, отпустил Федьку и стал отряхивать снег с нового пальто.
На следующее утро наступил день отъезда. Людей для поездки в Омск набралось немало. Шофёр, покрикивая на женщин с детьми, приказал им располагаться ближе к кабине, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не вылетел через задний борт. Сверху кузова был натянут на железные арки, приделанный к бортам машины брезент, который закрывался сзади наподобие двух штор. Поперёк – стояли длинные лавки для пассажиров, а в углу, возле кабины, – железная бочка, попахивающая бензином.
