– Мария Павловна, кроме Александра у вас никто не коллекционировал записи?
– Да нет, кто же еще? Только Сашенька.
– Скажите, а остались у вас фотографии? Можно посмотреть?
– Конечно, пожалуйста.
Хозяйка засуетилась, усадила гостя на диван и принесла пару пухлых альбомов, из которых во все стороны выбивались снимки, вложенные между страницами. Журналист сполна использовал женскую страсть рассказывать о прошлом, запечатленном на бумаге. Он слушал подробные объяснения о том, кто изображен здесь, а кто там, в каком месте и когда сделан снимок, иногда даже – кто фотографировал, с прибавлением кратких биографических справок обо всех упоминающихся лицах.
Самсонов слушал ее невнимательно, только всматривался в разнообразные изображения Первухина. Метаморфоза от голенького младенца до хулиганистого подростка прошла через много ступеней, но, как обычно в таких случаях, зритель не мог понять ее причин, только удивлялся обыденной человеческой жизни, одной из миллионов. Дома у Самсонова можно найти похожие альбомы с похожими фотографиями, на которых он тоже сначала грудничок, потом воспитанник детского сада, потом школьник, октябренок, пионер, комсомолец, выпускник, призывник, солдат, студент, жених, муж и отец, журналист-неудачник. Нет только фотографий, на которых он изменяет жене. И точно так же, как с Первухиным, никто не сможет понять, разглядывая эти картинки, почему именно этим путем прошел изображенный на них тип. Правда, Сашкин путь прервался раньше – уже на солдате. Была даже пара его фотографий в Афгане, верхом на БТР и у палатки.
– А откуда у вас афганские снимки? – спросил Николай Игоревич. – Разве можно было оттуда присылать?
– Нет, Сашенька ничего не присылал. Это прапорщик отдал, который его привез.
Мария Павловна осторожно поправила одну из военных фотографий, чтобы краешек не высовывался наружу и не мялся. В альбоме нашлось множество снимков, любой из которых оживил бы очерк, но для публикации нужно их забрать отсюда и отсканировать, а Самсонову совершенно не хотелось уговаривать мать дать ему на время несколько карточек убитого сына. К тому же, потом пришлось бы сюда вернуться и принести их обратно, да еще отвечать за сохранность.
– Мария Павловна, а как вы сейчас живете? – неожиданно для себя спросил Самсонов.
– Да живу себе и живу, – пожала плечами Мария Павловна. – Пенсию получаю, на картонажке работаю.
– А с личной жизнью как?
– Да что вы, Николай Игоревич, – смутилась хозяйка маленького дома. – Какая в моем возрасте личная жизнь! Мишку подняла – вот и вся личная жизнь.
– Вы хотите в вашей жизни чего-нибудь?
– Да чего уж теперь хотеть? Пожила – и слава богу.
– Значит, можно сказать, вы счастливы?
Мария Павловна помедлила.
– Что же такое "счастлива"? Никого не убила, не ограбила, не обворовала. Не скажу, что никого не обманывала, но только по мелочи – кто тут без греха. Живу спокойно, червь душу не гложет. Как скажете – счастлива?
Самсонов задумался в свою очередь.
– Хорошо, если начать жизнь заново, вы сделали бы что-нибудь иначе?
– Мужика бы получше нашла, это точно, – почти без паузы ответила неудачливая жена. – Замуж-то мы дурами выходим, а когда умнеем – уж замуж никто не берет.
– А как Александр?
– А что ж Александр? Как тут изменить? Забрали – и забрали. Это уж не мне менять надо.
– Отмазать можно от армии.
– Ну да! Это сейчас можно, если деньги есть.
