Нестареющий мозг - страница 24

К тому моменту – начало 1970-х годов – я работал в химической лаборатории и изучал триплетные молекулы, квантовую механику и пути передачи энергии. Я искал ответ на один единственный вопрос: можем ли мы, следуя примеру Бензера, на основе мозговых функций установившего генетическую природу поведения дрозофил, понять первопричины заболеваний головного мозга, таких, как болезнь Альцгеймера, Паркинсона, Лу Герига[8], а затем, применив полученные знания, разработать первое эффективное лечение?

Тогда я понял: мне нужно покинуть стены научной лаборатории и снова сесть за парту, чтобы детально изучить болезни головного мозга. Прежде всего меня интересовали внутренняя картина и ход развития нейродегенеративных заболеваний (болезни Альцгеймера, Паркинсона, Лу Герига и других), а также нейропатологические изменения головного мозга. Только так можно было понять лежащие в их основе фундаментальные механизмы. Чтобы разработать эффективное оружие, следует для начала изучить «врага» со всех сторон.

В те годы царила эра доктора Маркуса Уэлби, и в медицинских школах «штамповали» врачей общей практики. Страна жила лозунгом: «Каждой семье – по семейному врачу», поэтому люди, желавшие не только лечить, но и проводить биомедицинские исследования, относились ко второму сорту. Один из экзаменаторов, преподаватель «прогрессивного» университета, сказал, что я выкину свою жизнь на помойку, если оставлю научную деятельность и стану врачом. Я удивился: разве обширные знания вкупе с сочувствием к пациентам не способны дать больший результат? На что он махнул рукой и ответил: «Я-то думал, вы хотите изменить мир». Мне, 21-летнему наивному парню, было дико слышать, что врачи «не способны менять мир». По иронии судьбы, девять лет спустя, уже после окончания медицинской школы при Университете Дьюка, я, проходя резидентуру по терапии все в том же Университете Дьюка и параллельно резидентуру по неврологии в Калифорнийском университете в Сан-Франциско, услышал в свой адрес очередную критику. Меня назвали «клиницистом, мечтающим о фундаментальных исследованиях».

Поступить на резидентуру по неврологии в Калифорнийский университет меня убедил молодой профессор Стенли Прузинер. Стен изучал группу редких заразных заболеваний под названием «трансмиссивные губчатые энцефалопатии»[9], к которым относится коровье бешенство. В 1997 году Прузинер удостоился Нобелевской премии по физиологии и медицине за открытие прионов – термин, введенный им для обозначения агентов (по размеру меньше вирусов и состоящих исключительно из белка без какого-либо генетического материала), являющихся возбудителями данных заболеваний.

В 1989 году, защитив докторскую по нейродегенеративным заболеваниям и пройдя стажировку в лаборатории Прузинера, я создал собственную лабораторию в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Я хотел найти ответы на два связанных между собой вопроса, которые и побудили меня к дальнейшему обучению. Первый: почему при болезни Альцгеймера происходит дегенерация мозговых клеток? И второй: что является посредником этой дегенерации: физиологическая сигнализация или чисто патологические нефизиологические процессы? Иными словами, болезнь Альцгеймера – это просто совпадение, как попадание кислоты на кожу или удар молнии? Или это что-то намного более интересное и фундаментальное, нечто, отображающее изменение состояния головного мозга. Как сказал выдающийся физик Ричард Фейнман: «Природа плетет узоры только длинными нитями, поэтому всякий, даже самый маленький, образчик может открыть нам глаза на строение целого». Хорошая новость для физиков, изучающих кварки. Но смогут ли нити болезни Альцгеймера привести нас к познанию истины головного мозга? Позволят ли отыскать способы обратить вспять дегенеративные процессы?