В доме Нонны Залмановны я задержалась. Скорее по стечению обстоятельств, что, впрочем, вины с меня ничуть не слагает: когда вернулись супруги Грахольские, я под разными предлогами стала оттягивать день прощания с первым пристанищем. Без документов и копейки в кармане далеко за порог я бы не ушла, а Алик Грахольский был как раз тем, кто мог оказать мне неоценимую помощь и по тому, и по другому вопросу. Он, гастролирующий барабанщик и персона в своём роде публичная, успел обзавестись знакомствами, которые позволили бы мне обрести в этом времени лицо и имя под алой корочкой, и знал точно, к кому следует и к кому не следует обращаться. Помимо того, имел он возможность снабдить меня посильной работёнкой, которая на полноту моих карманов повлияла бы, несомненно, благотворно. Конечно, Алик, как потомок Моисея, а значит, человек, видавший гонения, в мою легенду не поверил и всё-таки попробовал выведать у меня правду, однако отказ встретил пониманием.
Всего я прожила здесь более месяца. Грахольский помог мне пристроиться уборщицей в столовую недалеко от дома, и каждый день, три часа утром и два – вечером, я несла повинность: за небольшую, но достаточную плату вытирала со столов и мыла полы.
Недели через две такой работы я смогла уже одеться по современной моде, не разграбляя при этом Иннин гардероб, а со следующей крупной (естественно, лишь по меркам моего тогдашнего благосостояния) получки расщедрилась на подарки: Нонне Залмановне я преподнесла вазу из синего хрусталя, удачно подвернувшуюся на одной из барахолок. Хозяйка была искренне тронута. Алика и Инну вознаградила парой билетов на премьеру долгожданного фильма. Арине же достался набор фломастеров, которым она недолго думая нашла применение, украсив дверь в Володину комнату произведением абстрактного искусства, неуловимо напоминавшим голову того самого красного коня в революционно новой интерпретации.
Часть домашних забот я сделала своей обязанностью. И если кухня осталась вотчиной матриарха, как бы я ни старалась заслужить право владения ею хотя бы на вечер в неделю, то к наведению порядка в жилище я была милостиво допущена.
Благодарности я не ждала, ведь таким образом, по собственному убеждению, я попросту отрабатывала безвозмездное квартирование. Однако сама хозяйка придерживалась иного мнения. «Оленька, в наше время это роскошь – даром делать людям добро. Запомните это и держите в голове всю жизнь: любая работа должна быть оплачена», – с такими словами как-то раз она положила мне на стол желтоватую купюру достоинством один рубль. После любое моё действие по дому поощрялось материально. Противиться порывам Нонны Залмановны было бессмысленно, да и невежливо: она платила мне так же от всего сердца, как и я – ей помогала.
Наконец однажды, когда я, отработав положенное, развлекала Арину, разучивая с ней песни с заслушанной до царапин и заикания любимой пластинки, хлопнула входная дверь, послышались шаги в прихожей и раздался голос Алика, неразборчиво оповестившего о своём возвращении. Арина вскочила на ноги раньше, чем я успела откликнуться, и, когда я только показалась из комнаты с видом разбуженной совы, уже выплясывала вокруг отца вприпрыжку, и висла на нём, и заглядывала в портфель, пытаясь высмотреть, не принёс ли он чего-нибудь по её душу.
Но на сей раз Аарон отстранил дочь до того, как её любопытный нос вынюхал бы добычу. Намекнув Арине, что сейчас намерен потолковать со мной без посторонних ушей, он провёл меня в кухню и, звякнув застёжкой портфеля, извлёк тонкую книжицу в багряной обложке с двуглавым орлом на титуле – паспорт гражданина СССР.
