– А как же Вы, батюшка, у нас оказались? У нас ведь другая епархия.
– Служить надо где-то. Семью кормить. Родители жены ничего, терпят. Не гонят нас пока. Но нельзя же все время на их шее сидеть. Пробовал я подрабатывать. В артель лесозаготовительную устроился. Хорошие деньги получал, приоделся сам, семью приодел. Да вот беда – артельщики как зарплату получат, так недели на две в запой уходят. Приходится сидеть без работы. А тут еще сектанты одолевать стали. Узнали про мое положение, пришли ко мне большой делегацией, мол, иди к нам служить. Дом двухэтажный сулили. Зарплату – пять иерейских. Стол для семьи. Насилу выпроводил. Так почти каждый день теперь ходят. Подарки носят. Уговаривают. Ох, искушение. Я к сектантам не хочу. Православный я…
Возле Анастасии Ивановны и отца Василия останавливается проходивший мимо мужичок в сильном подпитии. Он старается вслушаться в разговор и, наконец, перебивая батюшку, вставляет реплику:
– Это, святой отец, правильно.
– Что правильно?
– Вот то, что Вы говорите, правильно. Мы все православные. Это так. Да. Писатель один сказал, Вы, отец святой, знаете такого писателя Льва Толстого?
– Знаю, брат.
– Вот-вот. Ты знаешь. Так он сказал, что русские без веры – дрянной народишко. Это точно.
– Это Достоевский.
– Что?
– Достоевский сказал.
– Какая разница! Дело разве в том.
– А в чем?
– В том, что мы – русские, стало быть, православные. А нас гноили. Попов этих тоже. Того. Сволочи-и-и.
Мужик завыл пьяным голосом, Анастасия Ивановна перекрестившись, отчитала его маленько, и вдвоем с батюшкой они выпроводили незваного собеседника за ограду храма. Уже через минуту с улицы донесся рев песни: «А у тебя спи-и-ид, и мы все умрем…»
– Беда, беда. Спивается Россия. Почище сектантов беда, – отец Василий глубоко вздыхает, а затем губы его начинают шептать молитву. Анастасия Ивановна смиренно ждет, а после вновь спрашивает батюшку:
– Так как же Вы у нас-то оказались?
– Владыка Ефрем посоветовал. Иди, говорит, в Светлогорск. Там епархия только образовывается. Штат иерейский, наверное, не укомплектован. Пошел я домой.
– Опять пешком?
– За все: Слава Богу! Опять добрые люди помогли. Видят, человек в рясе, остановились. С полдороги подвезли. Придя домой, переночевал, а утром сюда пошел. Благо, это недалеко. Сорок километров всего. Ваш епископ меня как родного встретил. Обнял. Расспросил. С вакансиями и у него туговато. Но взял меня сюда служить. Пока, правда, за штатом, но будет воля Господня, может, что и подвернется.
– А где же вы ночуете, батюшка?
– Здесь. В подвальчике. Там у меня матрац и одеялко. Правда, в холода я подзастыл малось, но молился Богу и не слег.
Отец Василий кладет на себя крестное знамение и шепчет благодарственную молитву.
– А как, батюшка, к Вам относятся местные священнослужители?
Отец Василий хмурится, затем горько усмехается и итожит:
– Слава Богу за все! Слава Богу!! Извините, сестра, надо идти работать. А вообще, я счастливый человек. Вот, до Пасхи дожил. Не заболел, не слег, а главное – веру в людей, в ближних своих, не потерял. Каждого, каждого любить стараюсь. И мужика этого, что когда-то Толстого с Достоевским читал, и братьев своих в рясах, и верных прихожан. А как же! Каждый, кто тайн Христовых причащается, несет в себе Христа. Это ж надо же! В каждом Христос. Да как их не любить-то. Вон, Серафим Саратовский всем приходящим руки целовал, Христа встречал. Вот так бы и нам.
