Вяземский. Но осуществляется, идет в жизнь концепция министра, ибо чиновникам предпочтительнее прилежное служение и усердие, а на первом месте собственные карьерные и материальные интересы.
Жуковский. У всякой власти есть издержки, к которым следует приспособиться.
Тургенев. Не будет ли лицемерием для людей, воспитанных на обещаниях реформ и конституции, восторгаться полным отсутствием перемен?
Жуковский. Что вы имеете в виду?
Тургенев. Не всякому дано отречься от мира, в котором вырос, на глазах
которого
«металися смущенные народы,
И высились и падали цари,
И кровь людей то Славы, то Свободы,
То Гордости багрила алтари»
и свергались кумиры. Боюсь, таким людям не войти в мир гнетущей неподвижности и обыденности.
Жуковский. Вы меня загоняете в угол. Не знаю, что вам возразить.
Тургенев. А вы сами не чувствуете этого гнета? Общественная жизнь замерла, мы все под подозрением в нелояльности к монарху.
Вяземский. Грехов молодости не прощают.
Тургенев. У Пушкина не грехи, а убеждения. Сам подвижный, как ртуть, он не мог сидеть на одном месте. И Петр, и Екатерина были ему интересны своей неуемной деятельностью, событиями, вокруг них происходящими, чего не скажешь о нынешнем царствовании.
Жуковский. Но и жизнь Пушкина изменилась!
Вяземский. Вот именно.
Тургенев. Безусловно, возвращение поэта из ссылки – благодеяние. Но чем оно продиктовано, мы уже говорили. Государева опека, конечно же, защита от недоброжелателей. Но помогла ли она Пушкину?
Жуковский. А приближение ко Двору!
Вяземский. Интересно. ради чего? Ради красавицы жены?
Тургенев. Сомнительная честь… А высочайшая цензура исключила и свободу творчества!
Вяземский. Да уж, совет переделать трагедию в роман наподобие Скотта отобьет всякое желание что-либо писать.
Жуковский. Что поделаешь…Вкусы императора и поэта не совпадали. Но, приблизив Пушкина к трону, император тем самым зачеркнул разногласия, бывшие между двумя Александрами, и предложил начать жизнь с чистого листа.
Вяземский. В монаршей милости просматривается и коварство. Ведь он отстранил поэта от друзей, оказавшихся в ссылке по его же милости.
Тургенев. И как Пушкину было сохранить лицо после сближения с государем?
Жуковский. Я считал, что Пушкин сделает правильный выбор и они найдут общий язык рано или поздно.
Тургенев. Общего языка не могут найти даже друзья, оказавшиеся на разных ступенях общественной лестницы. А Николай Павлович и Александр Сергеевич и друзьями не были, и друг к другу относились весьма настороженно.
Жуковский. Не спорю. Но мне довелось прочитать главу «Капитанской дочки» не включенную в повесть. А там есть такие слова: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас всевозможные перевороты, или молоды, или не знают народа нашего, или люди жестокосердые, коим чужая головушка – полушка, но и своя шейка – копейка».
Вяземский. А кто знает эти слова? Вы – единственный, но и вы, Василий Андреевич, узнали их лишь после смерти автора.
Тургенев. Да, России Пушкин был известен как автор других слов и стихов, и их из памяти не вычеркнешь. Он и сам понимал, что
Пламенным волненьем
И бурями души своей,
И жаждой воли и гоненьем
Он стал известен меж людей.
Отсюда и утверждение: «Неподкупный голос мой был эхо русского народа». В стихах он запечатлел настроения целого поколения соотечественников. Сами они могут раскаяться и уйти от горячки юных лет. Но стихи Пушкина, знаемые всей Россией, не позволят поэту откреститься от них и своего прошлого. Поставленный в двусмысленное положение, он вынужден оправдываться:
