«Неудобное» искусство: судьбы художников, художественных коллекций и закон. Том 1 - страница 9
Однако и «свидетельства о таланте и порядочности» не смягчили немолодую красавицу и не изменили позиции ее отца. Тогда Руссо решил, что добьется своей цели, составив в пользу той, которую он называл своей Дульцинеей, весьма любопытный документ. По своей правовой природе он являлся проектом так называемого «домашнего завещания», допустимого по законодательству Франции. Содержание документа было следующим:
«Настоящим актом завещаю мадемуазель Эжени-Леони В., в первом браке вдове мсье Огюста Т. (во втором браке супруге мсье Анри Руссо, художника), моей лучшей подруге, которой я бесконечно обязан, все, что останется после моей смерти, – мебель, драгоценности, деньги, картины. Кроме того, я разрешаю ей требовать 20 % дохода с торговцев картинами или других лиц, которые будут их продавать. Моя дорогая Леони соблаговолит передать половину состояния моей дочери, Юлии Руссо, жене Бернара, проживающей в Анжу (департамент Мен-и-Луара)».
Не вполне понятно, почему Таможенник именует 54-летнюю вдову «мадемуазель». Ведь к французской женщине, побывавшей замужем хотя бы в течение одного дня, всегда обращаются «мадам», а не «мадемуазель». Главное, однако, заключается в том, что и данный выстрел оказался холостым. Не исключено, что это произошло потому, что в момент составления проекта завещания сколько-нибудь значительного количества мебели, а тем более драгоценностей и денег у Таможенника замечено не было. Несмотря на то, что некоторые свои картины он сумел продать за неплохие деньги, а также на приработки в качестве учителя рисования, Руссо вечно нуждался в средствах. Вполне возможно, что постоянные финансовые трудности Таможенника были обусловлены «холостяцким образом жизни», который вел «мастер примитива». По крайней мере, большая часть сохранившихся писем художника к друзьям наполнена просьбами оказать ему помощь. После смерти Руссо наследники никаких денег также не обнаружили.
Что же касается проекта завещания в пользу Эжени-Леони В., то под документом то ли намеренно, то ли по рассеянности не были проставлены дата и подпись Руссо. Исходя из этого можно предполагать, что Таможенник был не таким уж «недоумком» или «чокнутым».
§ 2. Искусство и политика есть вещи несовместные, или Гюстав Курбе и Вандомская колонна
Французский живописец, график, скульптор и общественный деятель, представитель и теоретик реализма Жан Дезире Гюстав Курбе (1819–1877) – человек независимого характера и редкой самоуверенности – был сыном преуспевающего фермера. Тремя большими полотнами, выставленными в Салоне независимых в 1850 году («Похороны в Орнанс», «Крестьяне во Флажи» и «Дробильщики камня»), Курбе заявил о себе как о ведущем представителе реалистической школы живописи. Особенно сильное впечатление на публику произвела огромная сцена похорон. Восхищение зрителей вызывал потрясающий реализм изображения. По итогам выставки стал складываться образ Курбе – революционера и социалиста.
После 1855 года творчество Курбе становится менее догматическим, а его палитра не такой мрачной. Художник все чаще обращается к таким привлекательным для широкой публики сюжетам, как лесные пейзажи Фонтенбло, Средиземное море, остров Джура, панорамные марины, миловидные, чувственные обнаженные женщины.
Курбе не создал своей школы, но его знаменитое неприятие доктрины идеализации и внимание к переменчивой природе вещей оказали огромное влияние на искусство XIX века. «Живопись, – утверждал Курбе, – это искусство взгляда и поэтому должна заниматься видимыми вещами. Следовательно, необходимо отказаться и от исторических сюжетов классической школы, и от поэзии Гете и Шекспира, столь привлекательной для романтиков». Когда художника попросили написать ангелов для одной из церквей, он ответил: «Я никогда их не видел. Покажите мне какого-нибудь ангела, и я его нарисую!»