Одна из двух борзых, сидящих от него по обе стороны, любимица короля, белоснежная красавица Рута, отважилась обратить на себя внимание хозяина тем, что, положив ему на колени свою большую лохматую голову, уткнулась мокрым носом ему в ладонь. Но её тут же прогнали суровым окриком: «Прочь, пшла! Не до тебя! Не видишь, что ли?»
До этого момента Рута не видела, что хозяину не до неё, не говоря уже о том, что на её памяти подобное, в принципе, впервые случилось, и потому обиделась. Убрала голову, повернулась к королю тем местом, куда по, её мнению, он должен был пойти со своими несправедливыми упрёками, и гордо прошествовала к соседнему пеньку, где её уже ждали ласковые руки Её Величества.
– Не обращай внимания, моя хорошая, – почесала за ухом оскорбленную в самых лучших чувствах борзую королева. – Его Величество просто сегодня не в настроении.
Рута и не думала продолжать обращать внимание. Ей и тут было хорошо. Очень хорошо. Не говоря уже о том, что она, вообще, была очень отходчивой собакой.
А вот Его Величество обратил.
– Распустились! – раздражённо проворочал он себе под нос. – Даже собаки и те мне свой характер показывают! Кстати, а где Фей?! – нашёл он, наконец, к чему б придраться не себе под нос, а громогласно.
– Как обычно, – ничуть не испугалась его грозного рыка Арелия. – В лесу.
– В лесу?! – почти радостно взревел монарх. Наконец-то повод отвести душу. – Но я же запретил!!!
– Ты только думал запретить, дорогой, – напомнила Её Величество. – Ты собирался проснуться до рассвета и перехватить Фей на пути в конюшню, но ты проспал.
Бить было нечем. Он, и в самом деле, так и не поговорил с младшей дочерью. В любой другой день, Его Величество на этом бы и успокоился, поскольку нрав у него был такой же отходчивый, как и у его любимой борзой. Ну или у его любимой борзой был такой же отходчивый нрав, как и у хозяина. Но сегодня, как уже упоминалось выше, у Его Величества было дурное настроение.
– А сама она догадаться не могла, что не время сейчас в одиночку по лесам разгуливать?! – ворчливо поинтересовался он у супруги.
Однако, так как сегодня, как, впрочем, и вчера, и много дней до этого, был не его день, ответила ему не супруга, а его бесценная тётушка (в полном смысле этого слова, поскольку, несмотря на все старания любящего племянника, сбыть её снова замуж не получалось, хоть тресни).
– Так это ж ты её и распустил, Кернунн! А я тебе говорила, что нехорошо девице одной по лесу бегать! Что нечего ей там одной делать! А ты мне, что говорил? Это ж Фей, говорил ты мне. Ей можно!
– И я говорила! И не раз! – поддакнула королева-мать.
– И я! Причём только вчера! – не преминула напомнить супруга.
И снова бить было нечем. Причём на этот раз настолько, что Его Величество пожалел, что вообще поднял эту тему.
К счастью, в этот момент, наконец, подали завтрак.
На ЦЕЛЫХ три минуты позже положенного. И Его Величество отвёл душу на стольнике и принесших блюда и напитки челядинцах, отчитав их за опоздание.
И хоть кто-то в это утро таки признал свою вину, а не сделал в ответ виноватым Его Величество.
Нельзя сказать, что Его Величеству сильно полегчало от этого. Лежащая на сердце могильной плитой тяжесть так никуда и не делась, но раздражение всё же улеглось. Чему немало поспособствовали аппетитнейшие яства и чарочка чудесного эля, выпитая под укоризненным взглядом супруги, матушки и тётушки, что, однако, в это утро сделало её ещё более чудесной. Ну потому, что вот такое у Его Величества было настроение! Не-хо-ро-шее! Мягко говоря. А когда у Его Величество настроение было нехорошим, ему очень тяжело было оставаться хорошим. Можно подумать кому-то было б легко? С такой тяжестью на сердце как у него.
