Неумирающий снег - страница 9

Комната с высокими, лепными потолками, очень узкая, с высоким арочным окном. Койки с железными сетками. Обоев не было. Комната до половины побелена известью, до половины панель, окрашенная масляной краской синего цвета. Одну маленькую полку для книг Мариша прибила над кроватью. Шкаф и стол был занят вещами Валентины. Ее кровать заправлена по старинному методу: кисейное покрывало и гора подушек, накрытых тоже тюлем. Все накрахмаленное и кипенно-белое. Пол паркетный. Впоследствии Валя заставляла его натирать до блеска каждую субботу мастикой.

Мариша впервые видела такое жилье, оно показалось царским. Душ в подвале общаги, общая комната с газовыми плитами. Газ был дорогим удовольствием в поселках, не у всех, здесь это казалось роскошью поначалу. Поэтому мелкие неприятности не особо трогали молодые души.

Стойкость годами вырабатывается в таких мелких передрягах и заботах. Ты постепенно становишься неумирающим снегом. Сердце закаляется.

В Ленинграде парней практически нет. Девчонки рвались в большие города, мальчишки не очень.

Поступить в институт не удалось. Немыслимый конкурс. Приоритеты иностранным гражданам, военным, вернувшимся из Афганистана, детям из многодетных семей, отличникам.

Ответила на вопрос по физике, а ее начали просто гонять по всем разделам.

– Закон Ома, – громко крикнул препод в уши.

Марина растерялась.

– Сейчас выведу формулу.

– Вы должны Закон Ома знать даже в спящем виде! Всё, идите, идите учите, приходите на следующий год, тройка.

А литературу завалила, не понадеявшись на свои знания, просто заглянув в шпаргалку. Ей снизили балл. Три. Позор. Пушкин – солнце нашей поэзии! Тема самая любимая. Без шпаргалки помнила свое сочинение, выставленное на обозрение всей школы как лучшее! Шпаргалка была совсем лишней. Три плюс три, в результате институт не светит.

Да и строительный институт – это инженеры, это мальчики. Прорабы и мастера. Куда шла?

Питер малахольный и суетный

В рабочей общаге складывалось всё неплохо. Девчонки твердо решили податься на БАМ. Питер казался уже пройденным вдоль и поперек. Зарплата маленькой. Работая на ВПШ – а около Смольного, реставрируя и ремонтируя Высшую Партийную школу, оставались на авралы – вечерние работы. Вот тут однажды и пришли к ним журналисты, сопровождая Романова Григория Васильевича – первого секретаря Ленинградского обкома.

Они зашли внезапно в комнату, и Марина увидела нацеленные на нее фотокамеры и микрофон, который приблизился к носу. Романов сам задавал вопросы, в черном костюме и очень серьезный, все стояли почтительно в отдалении.

– Как работается?

– Хорошо.

– Платят нормально?

– Нормально, – серьезно сказала Марина.

Да ее и под пытками не заставили бы признаться в обратном. Мамино воспитание: «У нас всё хорошо. Будет еще лучше», – вертелось в голове. Задали еще пару вопросов журналисты, свернули всё и ушли.

– Кто это был? – спросила Марина.

Ключница тетя Валя, толстая и добродушная, всегда любившая Марину ужаснулась незнанию:

– Романов Григорий Васильевич – первый секретарь Ленинградского обкома партии.

– Ну, Марина, даешь. Платят хорошо! Что ж не сказала, что мало? – закричали девчата наперебой.

– А вы что молчали? В рот воды набрали и молчат. А мне и так хорошо. Да и кто вам прибавит?

Она опять макнула валик на длинной палке в водную краску и зеленым цветом стала красить стену.

– Про Романова говорят, – сказала Лелька, – он свадьбу дочери в Эрмитаже делал!