Наум отворил мне, едва я коснулся звонка. Квартира была порядочная, и прежде чем дойти до кухни, мы миновали два поворота.
– Ситуация ужасающая, – сказал Наум и принялся барабанить костяшками по дверце холодильника. – Анатолий в сознании, но ничего не говорит. Твердит только, что вы знаете все.
На столе стояла бутылка немецкого пива. Наум поймал мой взгляд, замахал руками и сковырнул с него колпачок. Пива я хотел, вот что. С самого утра. Я напился и рассказал все, как было. Лицо у моего хозяина посерело, и он на удивление грубо выругался.
– Ладно, – сказал он, – теперь вы увидите остальное.
Мы прошли коленчатым коридором и вошли в прекрасную, освещенную по-вечернему комнату. На диване под пестрым пледом лежал Анатолий. Рядом с ним стоял старый, прямой, как палка, еврей.
– Он спит, – сказал старик, – И все, как будто неплохо. – Потом поглядел себе под ноги, покачал головой. – Ах, Ноник, Ноник… – и ушел.
Я вернулся в кухню, и когда Наум возник на пороге, спросил его:
– Ноник – это вы?
– А кто по-вашему? – неожиданно огрызнулся Наум.
– Этот старик-врач, он, по-моему, ваш отец?
– Ну хватит, хватит, – проговорил с досадою Наум, – чем меньше мы друг друга знаем…
– У вас квартира хорошая, – сказал я мстительно. Все-таки он злился на меня совершенно напрасно.
– Да, – Наум, наконец, сел и принялся раскачиваться. – У меня отличная квартира, у меня отец врач, Анатолий к тому же пришел прямо ко мне. Но я не могу, поймите, Барабанов, я не могу, чтобы он тут лежал. Я – женюсь.
– Та сероглазая в заведении?
– Ну, да, да!
– Она требует, чтобы вы избавились от Анатолия?
– Фу! Светлана не требует ничего. И как можно избавляться от человека? Просто мы женимся.
– Поздравляю. Пиво еще есть?
– Нет, вы поймите: У нее в Череповце мама и две сестры. Так неужели матери выдать дочку в Петербург и оставаться там? Нет же. Через три дня они приеэжают.
– Вы отчаянный человек, Наум.
Наум откупорил пару бутылок, и на некоторое время разговор прервался. Потом я сказал:
– Но вы же видели моего отца. И вообще, при чем тут я?
– Хватит! – сказал Наум коротко и жестко. – Вы отдаете Анатолию револьвер Заструги, вы приходите ко мне в заведение на свидание с Застругой, и вы хотите меня убедить, что в этом деле вы сбоку припека? – Он вдруг рявкнул: – Откуда револьвер?
Конечно, я облился пивом. И тут же разозлился, стал хлопать себя по штанам так, что брызги полетели на Наума.
– Да, револьвер Заструги. Только я этот револьвер у него отнял. Да, отнял! И тогда около школы… Словом, все случайно. – Я чуть было не сказал о свидетелях, но вовремя сообразил, что барышню Куус упоминать здесь не стоит. В досаде на мое упрямство Наум испустил форменный змеиный шип, и тут же из комнаты донеслось громкое звяканье.
– Все вы! Все вы! – выкрикнул Наум яростно. Звяканье зазвучало настойчивей. – Делать нечего, – сказал он, – пошли.
В коленчатом коридоре я придержал его за локоть и спросил, каким образом меня узнала его невеста. Отчего-то мне приспичило выяснить это немедленно. Наум шумно выдохнул, наморщил лоб, и сумерки, подобно пыли собрались у него в складках лица.
– Господи Боже мой, – сказал он. – Столько всего, а тут еще и это… Послушайте, Барабанов, неужели никто вам не говорил, что у вас взгляд маньяка?
В комнате Анатолий мерно колотил стволом револьвера по высокому кувшину с морсом. Когда мы вошли, он сунул револьвер в глубокую плетенку с мелкими красными яблочками.
