К зиме Измайловское «обменное действо» приобрело официальный статус и по субботам проходило уже в арендованном неподалеку от парка Доме Культуры. У себя мы тоже перебрались в заводской клуб, и «Аскольдова Могила» ходила потерянная, не понимая, как реагировать на становившуюся всё откровеннее торговлю. В утешение я подарил ей мечту женщин – только что вышедший роман «Поющие в терновнике». С кислинкой на физиономии, благодарила она всё же искренне и, похоже, перестала отслеживать набирающую силу коммерцию.
В книжных московских тусовках меня уже считали за своего – не оговаривая сроков, предлагали книги на реализацию. Чтобы управляться, пришлось нанять носильщика из бывших шабашных работяг.
Кроме субботнего ДК, в середине недели, как обычно, я ошивался на Кузнецком, и среди примелькавшихся лиц увидел незнакомого парня, вынимавшего из сумки «Анжелику» в красочной обложке.
– Продаешь? – почти вырвал я книгу из его рук.
– Не знаю… Сколько дадите? – растерялся он.
Я понял, что парень совсем «ни о чем» и спросил, кивнув на сумку:
– Еще есть?
– Десять штук. Дядя купил в магазине и сказал, что на «Кузнецком мосту» оправдаю дорогу.
– Какую дорогу? – развеселился я.
– Из Ташкента, я там гостил у него.
Окружающие с интересом поглядывали на книгу, и я сунул ее обратно в сумку.
– Застегни, а то окупишь себе дорогу в казенный дом. Тут полно ментов.
Он засуетился, собираясь уходить, но я успокоил его:
– Не бойся, тебе повезло – могу купить всё. Сколько стоит проезд из Ташкента?
– Шестьдесят четыре рубля. – Он смотрел на меня с надеждой.
– Плюс два шестьдесят – цена книги, – расщедрился я, – в итоге, за всё – девяносто. Я возьму за сто. Устраивает?
– Конечно… – закивал он.
Я отсчитал деньги, вручил ему и прошептал:
– Давай, быстро… и дуй отсюда, иначе схлопочем с тобой года по три.
Книги перекочевали ко мне, и парнишка, не оборачиваясь, умчался прочь. Я подошел к Степанычу, сидевшему с неизменной трубкой в зубах на привычном месте. Книжникам он заменял справочное бюро.
– Степаныч, – опустил я в пакет у его ног пачку болгарских сигарет, – где-то вроде бы вышла «Анжелика»?
– В Средней Азии, двести тысяч.
– В продаже не светилась?
– Пару раз мелькнула, тридцать пять – влет.
Десять книг разошлись за двадцать минут, и по пути домой созрело решение: «Еду в Ташкент».
Взять деньги из отложенных на приобретение жилья даже в мыслях не возникало, и, оглядывая собираемую годами библиотеку, я ощутил себя змеем, готовым пожрать своих детенышей. Вспомнилось, как в четыре утра занимал очередь, чтобы сдать собранную женой за месяц макулатуру: двадцать килограмм – одна книга. Голубовато и коричневато-золотистых, набралась их целая полка… Другие выискивались и покупались по рыночным ценам с каждой зарплаты. И основная часть – «убойные», собранные в «обменный» период. Того, кто возьмет у меня за полцены всё сразу, я хорошо знал. Он очень не любил, когда предлагающий купить начинал изымать что-то, оставляя себе. Поэтому, заранее отложив для обмена в Ташкенте дюжину самых красочных – все-таки Восток, я тоскливо перебирал книги, купленные по интересу. Никогда не перечитывая даже очень понравившееся, детально многое не помнил, но щемящую печаль о любви и дружбе, долго не оставлявшую меня после «Трех товарищей» Ремарка, помнил хорошо. Вспомнилось, как был впечатлен книжкой «Тот, кто называл себя О. Генри» некоего Кошкина, неизвестного мне ни до, ни после. И, конечно, «Территория» Олега Куваева. Уверенный, что после Джека Лондона ничего подобного никто не напишет, я с горечью узнал, что тот, кто мог лучше, «ушел» в сорок с небольшим и уже ни о чем не расскажет.
