– Ты видишь одно будущее? Или несколько возможных? Мне всегда хотелось это знать.
Большинству пилотов – да и всем, кто состоял в нашем Ордене – тоже любопытно было бы узнать секреты скраеров.
– И ведь в будущем можно что-то изменить, раз ты его видишь?
Она снова рассмеялась. Иногда, когда она вот так отдыхала перед огнем, ее смех звучал очень красиво.
– Вот ты и сформулировал наш первый парадокс, сам того не ведая. Видеть будущее и… если мы потом захотим изменить его и это нам удастся… если оно изменимо, как же мы могли тогда видеть его?
– И вы отказываетесь что-либо менять лишь ради того, чтобы сохранить увиденное?
Она взяла мою руку и погладила ладонь.
– Ты не понимаешь.
– В некотором фундаментальном смысле я никогда не верил, что вы способны видеть что-либо, кроме вариантов.
Она провела ногтем по моей линии жизни.
– Да, конечно… кроме вариантов.
Я засмеялся, раздосадованный.
– Мне сдается, легче понять механика, чем скраера. Вера механиков по крайней мере поддается расчетам.
– Некоторые механики верят, что каждое количественное событие, происходящее во вселенной, меняет… Они просчитывают варианты. На каждое событие приходится свое будущее. Пространство-время делится и множится, как ветви твоих бесконечных деревьев. Все эти бесконечные, или параллельные, как они говорят, будущие осуществляются одновременно – а значит, существуют и бесконечные «сейчас», понимаешь? Но механики заблуждаются. Настоящее – это… существует единство имманентности… возможно лишь одно будущее, Мэллори.
– Значит, будущее неизменяемо?
– У нас есть одна поговорка: «Мы не меняем будущее, мы выбираем его».
– Скраерский треп.
Она провела пальцами по волосам у меня на груди и внезапно сжала руку в кулак над сердцем, притянув меня к себе.
– Мне надо будет пойти к резчику, которого зовут… Он вырастит мне новые глаза. Хочу видеть твое лицо, когда ты… один раз, один-единственный, хорошо?
– Ты правда сделаешь это? Нарушишь свой обет? Зачем?
– Потому что люблю… Я люблю тебя, понимаешь?
В следующие несколько дней я не мог думать почти ни о чем помимо этого странного разговора. Как возвратившийся пилот я обязан был преподавать и взялся обучать двух послушников холлнингу. Должен сознаться, что к своим учительским обязанностям я относился не слишком ответственно. Ранним утром в классной комнате моего шале, показывая маленьким Рафи и Джорду простые геометрические превращения, я невольно думал о своем путешествии и вспоминал, как изображение Катарины взглянуло на меня вновь обретенными глазами. Знала ли Твердь о том, что однажды скажет мне Катарина? Я размышлял над этим, одновременно показывая своим ученикам, что невозможно наложить двухмерный бумажный макет правой перчатки на такой же макет левой, если ограничить его перемещения одной плоскостью. Не замечая, что им скучно, я поднял макет с пола, перевернул в воздухе и наложил на другой.
– Но если мы возьмем предмет с плоскости и проведем через пространство, оба макета совмещаются легко. Подобным же образом…
– Подобным же образом, – перебил меня долговязый нетерпеливый Рафи, – невозможно повернуть трехмерную левую перчатку так, чтобы она превратилась в правую. Но если мы проведем ее через пространство-время, это станет возможным. Мы это знаем, пилот. Можно считать, что урок окончен? Вы обещали рассказать нам о своем путешествии к алалоям, помните? Вы правда собираетесь ехать по льду на собаках и есть живое мясо?
