Слёзы застилают глаза и копятся, копятся, копятся! Но я не даю им пролиться. Закусываю губу и поднимаю глаза наверх. Шмыгаю носом. Наконец, мы останавливаемся. Отчим распахивает какую-то дверь, и я только сейчас понимаю, что мы перед комнатой мамы.
Он вталкивает меня внутрь и входит сам. Мама поднимает глаза от вышивания и удивлённо смотрит на нас. Такая добрая, милая, родная.
— Мамочка! — бросаюсь к ней и прячу лицо у неё на коленях.
Только сейчас, за закрытой дверью, даю волю слезам. Чувствую её нежные руки у себя на волосах.
— Что стряслось? — спрашивает она испуганно и тихо.
Я не могу говорить. Давлюсь слезами, глотаю их, сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться в голос. Зато словесный понос отчима не остановить.
— Твоя дочь вздумала позорить меня! — визжит он фальцетом. — Она… она подумать только, что вздумала! Вздумала ослушаться! Она дерзила лорду Грейвуду! Грубила ему! Позор! Срам! Что он теперь подумает о нас? А? Это всё ты! Ты избаловала её! Если бы не лорд Грейвуд, я бы всыпал ей порцию розг, будь уверена!
— Дорогой, успокойся! — пытается сказать мама.
— Как мне успокоиться? Как? Ты бы слышала эту мерзавку! Ты бы её видела!
Я продолжаю тихонько всхлипывать, зарывшись лицом в мягкую зелёную ткань платья матери, пахнущую лимонной вербеной.
Слышно, как отчим нервно ходит взад и вперёд. Как раздражённо и звонко стучат его каблуки по паркету. Он несколько раз шумно вдыхает и выдыхает.
— Вразуми её немедленно! — говорит чуть спокойнее. — Пусть она спустится вниз и извинится перед лордом Грейвудом! Иначе, иначе…
Он не договаривает. Я вздрагиваю от громкого хлопанья двери, и только тогда поднимаю лицо. Тёмно-зелёные глаза матери смотрят с сочувствием. Она тянет меня за руки и усаживает рядом с собой на диван.
Протягивает кремовый шёлковый платочек с вышитыми на нём инициалами. Я высмаркиваюсь, тру глаза и спешу ей пожаловаться:
— Лорд Армунд говорит, что послезавтра я выхожу замуж, — голос дрожит, к горлу подступает икота. — Представляешь?
С надеждой заглядываю ей в глаза, рассчитывая увидеть в них удивление, испуг, гнев, сочувствие. Но мама лишь улыбается:
— Милая, все когда-нибудь выходят замуж. Такова жизнь.
— Но… но не за тех, кого впервые видят! — потрясённо шепчу я, всматриваясь в мать и понимая.
Она знала?! Знала…
— Ты знала об этом? Знала и ничего мне не сказала?
— Нет, милая, не совсем, — качает головой и отводит взгляд. — Видишь ли, всё решилось этим утром. Пока тебя не было дома.
Я окончательно перестаю понимать что-либо. Встаю на ноги, не обращая внимания, что шёлковый платочек падает на паркет. Делаю несколько шагов. Обхватываю себя руками за плечи и задаю новый вопрос:
— Кто отдаёт дочь замуж за пару часов? Без её согласия? За какого-то подозрительного типа? Вам что, совсем-совсем на меня наплевать?
На последнем слове мать морщится. Леди не должна так выражаться. Пле-вать.
— Леди не должна так выражаться, — оскорблённо говорит мать.
Я горько усмехаюсь: как предсказуемо.
— А что должна делать леди? Ложиться под первого встречного?
То, что случается дальше, становится для меня полной неожиданностью. Мама в пару шагов оказывается рядом, а в следующий миг мою щёку обжигает звонкая пощёчина.
Я потрясённо ахаю и прижимаю обе ладони к горящей щеке. Во все глаза смотрю на мать. Меня никогда не били. Никогда. Это полный шок.
Очевидно, мать тоже понимает, что перегнула палку. В её глазах снова сочувствие. Тянет ко мне руки и делает шаг:
