– В суд? – сказала с грустной улыбкой кормилица. – Для принесения жалобы тебе необходим кириос, а твоим кириосом является сам мукаукас Георгий. Кроме того, пока судьи решат дело, наш гонец успеет вернуться обратно из далекого Ктезифона.
И Перпетуя снова принялась упрашивать Паулу спокойно обождать до окончания конской ярмарки, но девушка стояла как убитая, печально понурив голову.
Вдруг кормилица вздрогнула, а Гирам отшатнулся, испугавшись громкого возгласа, который неожиданно вырвался у молодой девушки:
– Отец Небесный, но ведь у меня есть то, что нам необходимо!
– Что ты говоришь, дитя? – спросила сирийка, прижимая руки к сердцу, чтобы сдержать его биение.
Но Паула не отвечала ей, торопливо обратившись к вольноотпущеннику:
– Как ты думаешь, опустел ли теперь первый двор? Разошлись ли рабы и чиновники дяди?
Конюший отвечал утвердительно, так как свободные слуги разошлись по своим жилищам в одно время с ним.
– Господа, вероятно, еще долго будут сидеть на открытом воздухе, но мимо них нетрудно пройти незамеченным, – прибавил он.
– Хорошо, – сказала девушка. – Иди впереди меня, Гирам, и потом подожди у калитки. Я принесу тебе из своей комнаты одну вещь, за которую мы можем выручить в десять раз больше денег, чем требует гонец Дузара. Не смотри на меня с таким испугом, Бетта. Я дам ему крупный смарагд из ожерелья матери.
Кормилица всплеснула руками.
– Неразумное дитя, – воскликнула она тоном упрека, – ты хочешь продать наследственную драгоценность, принадлежавшую еще святому Феодосию!… И тебя принуждает к этому не крайняя необходимость, а упрямство и нетерпение.
– Ты слишком сурова и несправедлива ко мне, Бетта! – перебила ее девушка решительным тоном. – Тут идет дело об отсрочке на целый месяц, а нам всем понятно, как много зависит от самого гонца. Разве ты забыла, как Гирам одобрял находчивость именно этого человека? Мало того, неужели мне, твоей воспитаннице, приходится напоминать тебе о непрочности человеческого существования? Одна минута решает вопрос о жизни и смерти. Между тем отец мой стар и еще до страшной осады Дамаска был покрыт рубцами от ран. Если мы будем откладывать наши поиски и колебаться, то, пожалуй, не застанем его в живых.
– Да, да, – грустно прошептала старуха, – может быть, ты и права. Если я…
Но Паула закрыла ей рот поцелуем, после чего передала свои распоряжения сирийцу. Он должен был завтра утром продать смарагд еврею Гамалиилу, богатому и добросовестному купцу, не уступая, однако, драгоценного камня дешевле чем за двенадцать тысяч драхм. Если же ювелир не мог выдать всю сумму сразу, то Гираму было приказано взять у него только две тысячи драхм для гонца, отсрочив плату остальных денег до будущего времени. Сириец пошел вперед, и когда Паула после долгого прощания с кормилицей вышла во двор из веселенькой комнаты Перпетуи, верный Гирам по приказанию своей госпожи стоял уже у калитки, поджидая ее.
