– Типа того.
– Борода тебя старит и не идет совсем. Ты ее отпустил, потому что лицо слишком вытянутое? Зря старался: не помогло. А вообще ты красавчик: зеленые глаза, темные брови, изящный нос… Только выглядишь нездоровым, по правде сказать: худой, сутулый. Тебе бы надо получше следить за собой.
– Господи, если я так кошмарно выгляжу, как же мне, черт возьми, удалось уломать такого специалиста в области стиля…
– Именно что уломать, – перебила она. – К тому же твой друг Джон настойчиво пытался объяснить мне в мучительных подробностях, как именно он планировал чинить свой мотоцикл.
– Захватывающая тема, – согласился я и вздохнул. Она была права. Эта глупая семнадцатилетняя девчонка была права во всем. Удивительно. Кожа у меня начала покрываться мурашками. Время подходило, но не здесь же и не на глазах у ребенка, в конце концов!
– Нам пора, – сказала она, будто угадав мои мысли. – Я в душ.
– Ты уверена, что здесь есть душ?
– Есть, я проверяла. – И она направилась к корме.
Я присел на койку. Умница. Продолбает свою жизнь, а мне-то что. На откидном столике валялись ее шмотки: заколка для волос, гребень, сумочка. Я открыл сумочку, взял из нее банкноту в десять фунтов, положил в карман, подумал, положил обратно в сумочку, подумал еще – и купюра все же упокоилась в моем кармане.
Послышался звук льющейся воды. Наконец появилась девица, обмотанная полотенцем.
– Хороша водичка, – сказала она.
– Ну ты даешь! Мне вот так слабо.
– То есть?
– Я не могу мыться под холодной водой, мне подавай удобства.
– Но я мылась горячей.
– Не понял?
– Я включила нагреватель, – пояснила она с наивностью во взоре.
– Но тут же нет электричества, – проговорил я, чувствуя, как на загривке выступает холодный пот.
– А я его включила. Я знаю как: мне приходилось бывать на яхтах, мой дядя Ф…
– Господи! Свет же подает сигнал на пульт охранника, давая знать, что в лодке кто-то есть! – С этими словами я бросился наверх. Глянул через три ряда лодок на будку. Надо ли сомневаться: охранник уже направлялся сюда, чтобы проверить, почему загорелся сигнал, хотя лодку никто не брал. – Твою мать, быстро собирай свое барахло!
Я схватил ее за руку в тот момент, когда она пыталась одновременно натянуть на себя брюки и футболку. Напяливая на себя куртку, я вылез на палубу. Охранник уже был на мостике, он особо не торопился, хрустел чипсами. Само безразличие – он ведь знал, что нам все равно никуда не деться, потому что единственный путь как с лодки, так и на лодку – через него. Нам остается только укрыться на другой лодке, или плыть к пристани, или переть прямо на него в надежде выкрутиться.
– Держись серьезно, – сказал я, помогая ей надеть свитер.
– Ха, чья бы коро…
– Заткнись! Пошли, вроде он нас не заметил.
Мы перелезли через предохранительный рельс и ступили на деревянный настил. Охранник в двух проходах от нас продолжал чавкать чипсами, погруженный в свои мысли. Мы пошли прочь как ни в чем не бывало.
– Говори что-нибудь, – шепнул я.
– Тогда мы с мамой и решили сходить к одному психиатру, но она сказала…
– Да я же серьезно, – перебил я.
– На английском от меня требуется написать эссе на тему «Мой личный ад». Мы сейчас читаем пьесу Сартра «За запертой дверью», так вот там говорится: ад – это другие.
– Другие французы, надо полагать.
– Ну да. А в чем твой личный ад? – спросила она.
– Не знаю. Вот разве – застрять в лифте с Робином Уильямсом…
