— А я согласен!
— Иди в пень, Адриан!
— Стерва.
— Козел.
Привычный гул голосов.
Мы сидим по десять человек за столом, и обычно кучкуемся не столько по возрасту, сколько по давности пребывания в Горках. Тут “старожилы”. Адриан — самый-самый. Он провел здесь уже больше пяти лет. Через пять месяцев ему исполнится двадцать один и его ждет либо большой-большой мир, либо исправительная колония — в зависимости от того, сможет он доказать или нет, что дар взят под контроль и он больше им никого не убьет.
Крис — четыре года, и его родители считают, что у него проблемы с головой, но не хотят сдавать кровиночку в психушку. Мы тоже считаем, что у Криса проблемы с головой. Но по другой причине — только дурак будет все еще надеяться на что-то с Мирей, когда вокруг полно других вешающихся на него девиц.
Мирей — королева красоты. Официально у нее проблемы с наркотиками, выливающиеся в нестабильный дар. Но ее мать не волновали эти “проблемы с наркотиками” (травка и алкоголь в клубе таких же золотых девиц) до тех пор, пока доченька не попыталась залезть в штаны к ее молодому мужу.
А вот у Алисон все серьезно, и бедняжка чихнуть не может без того, чтобы не снести половину дома. Алисон ходит в специальных браслетах и не колдует без страховки учителей. А учителя крестятся и пишут друг другу прощальные записки перед индивидуальными сессиями с Алисон. И ее бы запечатали, да только такой силы некромантический дар реже алмаза, и пока ей не стукнуло двадцать один, они будут пытаться его сберечь…
Официально “Зеленые горы” для таких, как Адриан и Алисон. Талантливых детей с проблемным даром. Неофициально — для всех тех, кого можно под это определение запихнуть. Даже если проблемы с даром связаны не с самим даром, а с тем, что дети оказались ненужны, неуместны, неудобны и прочее “не”.
Отправить ребенка в элитное закрытое учебное заведение исправлять огрехи в даре — это очень удобно. Позволяет одновременно избавиться от проблемного отпрыска и не потерять лицо. Еще и сочувствия снискать.
“Все это так печально, мне так жаль Эления,” — мамина подруга трогает ее за руку, переводя на меня скорбный взгляд. — “Тебе, должно быть, невыносимо было принять такое решение. Расстаться с дочерью и так надолго…”
“Конечно”, — вздыхает мама и трогает надушенным платком угол глаза, отчего у нее выступают слезы. — “Но мы с мужем нашли для Лали самое лучшее заведение. Я уверена, со временем все наладится, там работают превосходные специалисты!”.
Это было два года назад, когда меня спустя год пребывания в Горках впервые забрали на каникулы. Ночью ураганный ветер прошелся по саду, вырвал с корнем все насаждения, разбил окна, а упавшее дерево едва не покалечило садовника.
Больше меня на каникулы не забирали.
Хотя она звонила, каждую субботу ровно в десять утра — это было отведенное мне время. Вернее, это я звонила, а мама была дома, чтобы принять этот звонок. Поначалу я плакала и просила меня забрать, а мама плакала и просила потерпеть еще немножко. Потом я перестала звонить и отказывалась подходить, когда мне сообщали, что звонит мать. А потом я случайно узнала, что нежелание общаться с родителями расценивается как плохая социальная адаптация, и я снова стала звонить. Мама воспряла духом и, кажется, теперь считала, что мы лучшие подружки.
“Я люблю тебя, детка. И папа очень бы тобой гордился!”.
Нет, большинство из нас все же время от времени забирали домой. Но никого — каждые выходные. И было обидно осознавать, что кто-то из нас, оказывается, все же нужен своей семье.
