Настя хмыкнула:
– Угу. Пока еще есть за чем следить.
– Ясно.
Они подошли к ларьку. Илья купил две бутылки минералки. Одну вручил Насте, другую взял сам. Попивая минералку, они двинулись к смотровой площадке. С полминуты молчали. Первым молчание нарушил Илья.
– Насть, а ты правда меня помнишь? – с сомнением спросил он.
– Конечно. Когда ты приезжал, Машка повсюду тебя с собой таскала.
– Меня ей вечно навязывали, – посмеиваясь, сказал Илья. Покосился на Настю и добавил: – Представляю, как вы с Машкой меня ненавидели.
– Было дело, – согласилась Настя. – Но иногда это было даже весело.
– Точно, – иронично кивнул Илья. – Я даже знаю, когда. Например, когда я увязался с вами на Святое озеро, увяз в болоте и просидел там целый час. А вы в это время загорали в ста метрах от меня и слушали музыку в наушниках.
– В то время мы были не очень внимательными, – кивнула Настя.
– Не то слово. Особенно если учесть, что весь этот час я орал благим матом.
– А где учишься? – полюбопытствовала Настя.
– В Барнаульском меде, – ответил он. – На первом курсе. Буду врачом, как Машины родители. И как Маша.
– Тоже поедешь в Африку спасать чернокожих детишек?
Илья спокойно посмотрел на Настю и необычно серьезно проговорил:
– Если придется, то поеду. Человек обязан совершить в жизни что-то важное и значительное.
Настя хмыкнула.
– Ты прямо как моя сестра Аня. Она тоже любит поморализаторствовать.
– А ты? – поинтересовался Илья. – Ты не любишь?
– Не знаю. – Она пожала плечами. – Все это слишком сложно. Никто еще не доказал, что в нашем существовании есть какой-то смысл. А раз так, то кто скажет, какой поступок важен и значителен, а какой – нет?
…Они остановились у гранитных перил смотровой площадки и залюбовались расстилающейся внизу, за рекой, Москвой.
– Какая красота! – восторженно выдохнул Илья.
– Да уж, – улыбнулась Настя. – Возле этих перил Герцен и Огарев, будучи студентами, давали клятву бороться за свободу человечества. А мой отец сделал предложение матери.
– Знакомая история, – кивнул Илья. И вдруг, рассеянно улыбнувшись, продекламировал:
…Все любовался бы с Ленинских гор,
Все бы прихлебывал я
В знак уважения теплый кагор
К церкви, крестившей меня.
Здесь родилась моя мама затем,
Чтобы влюбиться в отца,
Чтобы нерусскому слову Эдем
Здесь обрусеть до конца,
Чтобы дитя их могло говорить
(Это дитя – это я),
Чтобы Москвы не могли покорить
Черные наши друзья.
– Красиво, – сказала Настя. – Чьи это стихи?
– Дениса Новикова. Он уже умер.
Они помолчали.
Илья неотрывно смотрел вдаль, на покрытый легкой дымкой огромный красивый город с золотыми маковками церквей.
– Ты часто сюда приходишь? – спросил он.
– Да нет, – ответила Настя. – По крайней мере, реже, чем хотелось бы. – Она взглянула на часы. – Слушай, Илья, ты извини, но мне пора бежать в библиотеку.
Он улыбнулся:
– Понимаю. Сам студент.
– Дорогу к метро помнишь?
– Да. Мы еще увидимся?
– Только если я тебе не надоела, – пошутила Настя.
– Ты мне не надоела, – серьезно проговорил Илья, глядя на Настю спокойно и доброжелательно.
Настя слегка смутилась под его взглядом. Слишком уж не детским он был, этот взгляд.
– Ну, пока!
Она повернулась и быстро зашагала к университетскому зданию.
11
По пути в библиотеку Настя думала о родителях и о том, что с ними случилось.
Авария была очень странной. Начать с того, что Настя находилась в машине вместе с родителями. Она отчетливо видела, как грузовик съехал со встречной полосы и ринулся на их старенькую «Мазду», которую отец купил по случаю у друга и которой страшно гордился как своей первой иномаркой.
