Джейкоб рукой остановил меня, когда я поравнялся с ним где-то в середине этой площади, и высокий шаман пошёл к пещере один. Он скрылся в её темноте, а Джейкоб тем временем отошёл к большому костровищу, что было неподалёку, и присел возле него. Я остался стоять один, в непонимании и в страхе неизвестности.
Боясь пошевелиться, я простоял так минут пять, а может быть и все десять. Глаза мои бегали по отвесным скалам хребта, по пасмурному небу над ним, по земле под ногами – смотреть на рукотворное окружение мне было страшно после того, как я, проявив неосторожность, краем глаза увидел выступающий из земли серый каменный монолит с плоской верхней поверхностью, что высотой своей и длиной создавал образ импровизированного стола. Весь он был покрыт багровыми разводами и подтёками.
Пещерный ветер донёс до меня шаркающие звуки какого-то копошения. В темноте что-то тяжело двигалось. Из неё вскоре вышел шаман, волоча за собой отвратительную чёрную змею. По всей видимости, она была мёртвой, и потому столь неприятным образом болталась в воздухе своим телом толщиной примерно в руку. И вот он уже почти дошёл до меня, а голова змеи всё не показывалась, что вызывало во мне тревогу, так как говорило это о значительной её длине. Но я ошибался, ибо когда колдун-туземец наконец донёс её до меня, то я понял, что это не что иное, как коса чёрных, как смоль, толстых и жирных волос. С испугом и брезгливой неприязнью я окинул взглядом весь этот волосяной хвост и обратил взгляд на пещеру, из которой он тянулся. Там, в темноте, едва различимо поблёскивала пара глаз, принадлежавшая массивному силуэту, чьи контуры расплывались в непроглядной черноте. Казалось, какая-то человеческая гора сидит там, во мраке, и молчаливо наблюдает за мной. Мурашки побежали по моей коже.
Шаман бросил волосы на землю и достал откуда-то из-под травы на поясе небольшой костяной топорик. Одним уверенным движением он отсёк от конца косы около пяти сантиметров волос, убрал топорик обратно и поднял плотный колтуноподобный обрубок. Его он покатал и помял в руках, словно разминал лимон для выдавливания сока. Внезапно подошедший Джейкоб поднёс ему чашу из половины скорлупы кокосового ореха с жуткими резьбовыми узорами на ней. Шаман положил в неё грубый блестящий салом клок и начал его мять и разделять. Его руки тоже заблестели, а в чаше вскоре были рвано разделённые пряди и локоны, все ещё местами сплетающиеся между собой. Затем он взял чашу сам, а Джейкоб поднял ранее оставленный у своих ног сосуд и налил из него воды в неё.
Вода тут же начала мутнеть и темнеть. Шаман запустил в неё свои пальцы и ещё помял волосы, которые испустили потоки черноты. Сернистый запах ощутимо раздавался из чаши. Настой был протянут мне – очевидно, с намёком на то, что мне нужно выпить эту бурду.
Понимая, что я не хочу, но выбора у меня нет, я неуверенно прильнул губами к краю чаши и начал осторожно втягивать в себя отвратительную жидкость. Жирная горечь разлилась по моему рту, и с трудом я её проглотил, пока держащий чашу наклонял её ко мне, дальше заливая содержимое в меня. В какой-то момент, – возможно, когда моих губ коснулись «настоянные» волосы, – я не выдержал и отвернулся от питья, упав на колени на влажную почву. От моего резкого движения остатки отвара в чаше пролились на меня. Я выплюнул оставшуюся жидкость, но ощутил, что меня вот-вот вырвет. Из недр моего желудка с силой вылилось чёрной жижей всё то, что я только что выпил. Дикие болезненные спазмы сжимали живот и пищевод, не давая мне дышать. Я кашлял и задыхался, а из меня продолжали выходить остатки, перемешанные с желудочным соком. Всё моё тело дрожало, а в мыслях была только маленькая радость от того, что я ничего не ел.
