Я закрываю глаза и быстро наклоняюсь вперед. Я ощущаю его дыхание на лице, но внезапно я уже больше не наклоняюсь. Я падаю. Приземляюсь лицом вниз рядом с кроватью, и в нос мне ударяет знакомый запах кондиционера для белья. Запутавшись в ткани, я переворачиваюсь. Стивен наклоняется надо мной, широко раскрыв глаза. Я смотрю на него. У меня в горле ком. Стивен явно уклонился, когда я попыталась его поцеловать.
Щеки у меня горят, но кровь стынет от унижения.
«Какая же я идиотка. Нельзя так торопиться…»
Я быстро-быстро моргаю, чтобы не заплакать, но слезы пощипывают в уголках глаз. Я хочу плакать, потому что мне стало легче: наконец-то я смогла поговорить о Лори с кем-то добрым. Я хочу плакать, потому что мальчик, который мне нравится, не захотел меня поцеловать. Я хочу плакать, потому что я в большом городе и мне одиноко.
– С тобой все в порядке? – спрашивает он.
Я не могу покачать головой или кивнуть. Я вообще боюсь двигаться. Паралич – единственное, что отделяет меня от полного коллапса.
– Прости, Элизабет, но я должен идти. – Он все еще склоняется надо мной, его руки уперлись в кровать по обе стороны от меня. – Ты не виновата в том, что так произошло.
Он смотрит на меня так, что у меня перехватывает дыхание. Не закрывая глаз, он наклоняется ко мне. Потом его губы касаются моих, легкие, как перышко.
Я все еще чувствую его поцелуй – словно мои губы пронзил электрический разряд, – но Стивен уже выходит из комнаты.
Я лежу и слушаю, как открывается и закрывается дверь. Стивен уходит. Я все еще лежу, когда мне приходит в голову мысль: я понятия не имею, что он имел в виду.
Я понимаю, что мне все труднее и труднее целиком сконцентрироваться, когда я рядом с ней. Если я слишком занят этой девушкой – заботой о ней, мыслями о ней, – я забываю о своем теле. Я исчезаю в моих мыслях о ней.
Прежде я не испытывал таких проблем. Забывать о моей собственной истории так долго, чтобы стать частью чьей-то другой истории, – такого соблазна у меня никогда не было. С моими родителями я всегда знал, что происходит. Каждый эпизод нашего с ними взаимодействия был неотрывно связан с тем, кем я являюсь. Все наши разговоры, в той или иной степени, оказывались посвященными мне. Но с Элизабет я теряю эту связь. Мои мысли освобождаются, и я могу думать только о ней. Но если мои мысли заходят слишком далеко, то мое тело, оставленное без присмотра, теряет способность прикасаться, удерживать, оставаться.
Мне придется научиться осознавать ее присутствие и в то же самое время не забывать о собственном присутствии.
Этот опыт для меня совсем новый. Подозреваю, что остальные называют его любовью.
Я возвращаюсь в ее квартиру через час – после того как мне снова удалось сфокусироваться и отрепетировать концентрацию.
К счастью, она впускает меня. К счастью, ее брата и матери все еще нет дома.
Элизабет явно вымещала гнев и смущение на коробках. Ее кожа поблескивает от испарины, а комната являет собой хаос: горы коробок и разбросанных вещей.
– Что это было? – спрашивает она.
– Я хочу, чтобы все шло быстро, – объясняю я ей, – но мне нужно, чтобы все шло медленно.
Она допытывается:
– Почему?
Если я не могу сказать ей всю правду, я могу сказать ей часть правды.
– Потому что я никогда раньше этого не делал.
– Никогда.
– Да. Никогда.
– И никаких злобных бывших?
– Никаких бывших, можешь мне поверить. Ни злобных, ни каких-либо других.
