Разбойник сунул ей в руки плошку, полную пшенной каши с кусочками жилистого мяса, и положил рядом на тряпицу ломоть хлеба и сыр. Добавил ложку и кивнул, разрешая есть. Но стоило Оливии поднести еду ко рту — перехватил руку и сказал:
— Сначала оплата. Мы люди бедные и на дармовщинку никого не кормим.
— Оплата? — Оливия удивленно округлила глаза.
— Да, баронесса, за еду и кров надо платить. Пока будет достаточно одного твоего поцелуя. Остальное пока останется при тебе — слово мы держим.
Оливия прикусила губу, не зная, что делать. Есть хотелось так сильно. И пить. А еще было понятно, что уехавший только сейчас герцог вернется еще не скоро и все это время ей придется…
— Я не умею, — наконец призналась она, чувствуя, как краснеют щеки.
Разбойник расхохотался, чем поверг ее в еще большее смущение. Потом легко забрал миску, поставил рядом с топчаном и привлек Оливию к себе — так близко, что она сквозь плотные слои платья ощутила жар его тела.
— Так я научу, — сказал и прижался к ее губам.
Это ничуть не походило на те целомудренные поцелуи, которые Оливия видела на картинах — чужие губы смяли ее рот с напористой жадностью, а сильная рука подхватила под шею, не давая уклониться.
Оливия потрясенно ахнула, приоткрыла губы, и чужой язык мгновенно воспользовался этим — ловкой змей скользнул внутрь, прошелся по губам и толкнулся дальше. Обнял язык, исчез, чтобы снова возникнуть.
От напора у Оливии закружилась голова, и она закрыла глаза, не в силах вынести ощущений. Потому что ее тело — слабое и подверженное соблазнам — не выдержало. Ответило на чужой жар.
Странное томление разлилось по груди и стекло в живот, а потом и ниже. Грудь неожиданно напряглась, и она ощутила, как ее соски царапает ставший неожиданно жестким лиф платья.
Ройс прижался к ней еще сильнее, снова скользнул языком внутрь, и Оливия, не выдержав, застонала. И этот звук явно не был стоном боли или отчаяния. Наслаждение. Яркое и восхитительное. Вот что она испытывала.
И тут же, поняв, в ужасе отпрянула.
А довольный разбойник утер рукавом губы, смерил ее самодовольным взглядом и всунул в руки флягу с вином, коротко приказал:
— Пей, красотка. Жаль, что приходится держать слово. Ты такая отзывчивая, что я завалил бы тебя на спину прямо тут и сейчас. И готов поставить твою золоченую карету — ты бы кричала от восторга, пока я брал бы тебя раз за разом. Без продыха… А потом, — Ройс наклонился ближе, взял Оливию за запястье, заставляя поднести флягу к губам и сделать глоток, — а потом пришел бы Талер. Мы с ним братья. Сводные. Но знаешь, привыкли все делить по-честному. Так вот, потом бы пришел он и взял бы тебя, распаленную и текущую, прямо по моему семени.
Оливия, у которой щеки уже не просто пылали, а горели огнем, сделала глоток и закашлялась. Вино оказалось куда крепче того, что она пробовала в жизни. Когда она проморгалась и перестала давиться, оказалось, что топчан опустел — разбойник уже стоял рядом с сундуком, перекладывая содержимое.
— Спать будешь внизу, — внезапно помрачнев, сказал он и достал из сундука стеганое одеяло. — В карете. Ночи сейчас теплые, переживешь. Чего застыла? Ешь давай, пей и пошла вниз. Или ты хочешь добавить к оплате свои прекрасные губки на моем члене?
Оливия поспешно уткнулась в миску, спеша поужинать.
Спаси ее все ангелы, в какую же переделку она попала! И даже когда герцог приедет за ней… Вернее, не “когда”, а “если”... От этой мысли стало еще хуже.
