Тем не менее, я его не убивал.
– Я хочу, чтобы ты участвовал в турнире, – поучает Зотов, наведавшись в мою камеру. – В последний раз повторяю.
Я сижу на своей койке, восстанавливая сердечный ритм после изнурительной работы на рудниках. Здесь – это наша дневная обязанность. Сука, как же меня это бесит. А на разговоры Зотова мне насрать. Ни в каких турнирах я участвовать не буду.
– А я не в последний раз тебе повторяю, – хмыкаю, передразнивая. – Иди ты на хер.
Мгновенно ощущаю хруст, потому что стальная палка бьет меня по спине. А потом по лицу и это повторяется по несколько раз. Его прихвостни – ублюдки, неспособные драться врукопашную, сразу берутся за тяжёлую артиллерию. Больно – этого не отрицаю. Но разве в тюрьме должно быть по-другому?
– Я не буду плясать под твою дудку, тебя понятно?! – выплевываю сгусток крови, пока мои руки заламывают уроды-надзиратели.
Зотов смотрит на меня исподлобья. Наслаждается тем, что эти шестеро хмырей с электрошокерами и хлыстами смогли поставить меня перед ним на колени. Ведь в первый месяц здесь, он получил от меня в харю и чуть ли не парализованный неделю отлеживался в больнице.
Он хочет высоких ставок на арене. На воле я был спортсменом, профессиональным борцом в смешанных единоборствах, многократным чемпионом с блестящей карьерой. Но это совсем не значит, что раз я попал сюда, то обязан участвовать в местном турнире, чтобы развлекать всяких уродов.
Как гром среди ясного неба мне приходит известие о том, что это – конец. Пожизненное заключение без права обжалования. Эллаев был важной шишкой, и его сынок позаботился о том, чтобы меня держали здесь до конца моих дней. Хренов выродок.
А мой отец разве не был важной шишкой? Ах да, ведь доказательств, что к его смерти причастны Эллаевы, нет. Точнее, они безбожно уничтожены.
Я никого не убивал и намерен доказать это, когда выберусь на свободу. Стрелял, но то была не смертельная пуля. Это – подстава. С тех пор мою семью пустили по миру, а я ничего не могу с этим поделать, потому что застрял здесь. Не могу очистить репутацию своей семьи. Разгорающаяся внутри меня злость, бурлит. Закипает как лава, вытекает из сосудов.
Я лезу на стену с каждым днем от мысли о несправедливости. О том, что мечты и надежды рухнули как карточный домик.
И все чаще мне приходит на ум ядовитая мысль об участии в боях.
Я видел зеков, которых готовили к турниру. Чокнутые отморозки, отбросы общества, которые настолько одичали, что готовы загрызть друг друга, лишь бы выбраться на свободу. Точнее, чтобы вкусить тело молодой девы, которая ставится здесь на кон в качестве основного приза.
Семь дней в отдельной камере. С молодой девушкой, которая исполняет любое твое желание. Любую прихоть. Признаться, это – заманчивое предложение. Когда я узнал об этом, на секунду, даже обрадовался. Возможно, побудь я здесь еще пару месяцев с этими потными, вонючими отморозками поедая баланду, то тоже стал бы мыслить, как они.
– Тебе стоит принять предложение Зотова, – говорит Артур по ту сторону стеклянной перегородки.
Мой близкий друг, товарищ, брат, хоть и не по крови. В тот роковой день я потащил его за собой, но слава Богу, ему удалось спастись. Иначе мы делили бы с ним общую камеру в «Золотом пике».
– Брат, – добавляет он, заметив мое недовольство. – Это – единственная возможность выбраться отсюда, – он говорит чуть тише, чтобы надзиратели, снующие по периметру зала, не услышали нашего разговора. – Полгода и ты на воле по УДО.* Ты точно выиграешь, даже Зотов на тебя ставит. Ты же не хочешь здесь сгнить?
