– Проституткой была. – Варвара смотрит на неё отстранённо и безразлично. – Кем я ещё могла работать, а то ты не знаешь.
– Ну, мало ли. Я надеялась, что ты меня удивишь.
– Да ничего ты не надеялась. – Варвара смотрит, не отрываясь, на фотографию. – Послушай, Лена. Ребёнок ничем перед тобой не провинился. Я не могу умереть вот так, зная, что её продадут на органы или, подрастив немного, продадут извращенцам. Эти люди… они занимаются торговлей детьми. Когда я забеременела, ко мне подошли и спросили, не хочу ли я отдать младенца в хорошую семью. Предложили денег, полный пансион до родов, а я тогда только вернулась, дома меня никто не ждал, отец спился и умер, мать тоже умерла, деревенский дом развалился, а в деревню к Ивану я вернуться не могла… я согласилась отдать малышку, не знала тогда, что такое ребёнок для матери. Когда она росла во мне, не было во всём мире роднее человека, чем она там. Я говорила с ней, любила её и поняла, что не отдам её, но сбежать не могла – куда бы я пошла. А потом я родила и два с половиной месяца была с ней, пока они искали, кому её продать… как я теперь понимаю… но я чувствую, что она жива, найди её, умоляю.
– Каким образом?
– Лен, ты что! – Ника села на кровать рядом с умирающей. – Конечно, мы найдём вашу малышку. А вы поправитесь и…
– Добрая ты душа. – Варвара погладила руку Ники. – Светлая, добрая душа… Не суди Лену, я очень виновата перед ней, и той вины мне не избыть никогда и не искупить никогда, хоть бы что я сделала, не поправишь уже. Если сможешь – помоги ей, найдите моего ребёнка.
– Отца знаешь? – Лена едва сдержалась, чтобы не уйти. – Может, отец её взял?
– Лен… Ну какой отец. – Варвара прикусила губу. – Мы тогда в гостинице работали, всю неделю шведов обслуживали. Мужики лет по пятьдесят, здоровенные, белёсые, но хорошие, добрые и нежадные. Вот и все приметы отца. А потом я поняла, что забеременела, и…
– А сейчас что с вами? – Ника взяла прозрачную руку Варвары в свои ладони. – Может, переведём вас в хорошее отделение, к нормальному врачу…
– Саркома лёгких у меня. – Варвара улыбнулась одними губами. – Неоперабельная. Где-то через месяц после родов начались боли, я внимания не обратила, а когда сюда попала, уже поздно было. Врачи говорят, что если б сразу пришла – всё равно ничего бы не сделали. Саркома – такая вещь… вот вчера и сегодня чуть легче мне стало, с аппарата сняли. Лен…
– Что?
– Прости меня, ради бога.
– Бог простит, Варя.
– Я рада, что смогла тебя увидеть и прощения попросить. Найди мою дочку, прошу тебя. Она хорошая девочка, добрая, славная, уж я знаю, она не такая, как я. Найди…
– Найду. Ну, что смотришь? Сказала – найду, значит, найду. Обещаю.
– Там в конверте завещание и все бумаги на опеку, в том числе и мой анализ ДНК. Всё заверено как надо, остальное узнаешь у адвоката. И ещё… видишь, вот фотография, где парень с усиками, лысоватый? Это Генка Филатов, это он меня свёл… с теми.
– А те – кто?
– Страшные люди. – Варвара закрыла глаза, силы её были на исходе. – Женщина, зовут Нина, маленькая такая, худая, глаза узкие, нос длинный, кожа пористая, лет тридцать пять ей, может, чуть больше. Второй – мужчина, Владимир Данилов, точно помню фамилию, в правах подсмотрела один раз. Ему сорок три, русые волосы, глаза зелёные, небольшой нос и ресницы длинные, как у бабы. Смазливый такой, типаж – увядший мальчик. Ну, из тех, кто в мужиков не вырастает. Злой и хитрый сукин сын. Но из них двух Нина опаснее, умеет из себя строить святошу. Там и другие были, просто я только этих видела. Они в квартире меня держали – на Космической – и в седьмой роддом возили на осмотры, врача зовут Паркина Жанна Дмитриевна, большая высокая брюнетка за пятьдесят… серьги с сапфирами в ушах… дорогие, старинные. Она и роды приняла – там же, в квартире.
