Перед каждым полётом я занималась самоубеждением, изучала статистику авиакатастроф и даже конструкцию самолёта. Больше всего я боялась смотреть в иллюминатор. Матвей, как мог, меня успокаивал и говорил, что так нервничать крайне опасно для здоровья. Мне было стыдно за свой страх, но я не могла ничего с собой поделать. Начинало бешено колотиться сердце, и почему-то казалось: ещё немного, и мне не хватит воздуха.
Перед каждым полётом мне снились кошмары, после которых я просыпалась в холодном поту. Да уж, подобная фобия реально мешает жить. Матвей же чувствует себя в самолёте как дома на диване.
Чуть позже самолёт резко накренился, проснувшиеся пассажиры закричали, сбоку послышалась молитва; стюардесса, пытающаяся объяснить пассажирам, что необходимо положить голову на колени и накрыть её руками, сама с грохотом упала на пол и больно ударилась. Я обливалась холодным потом, щека у Матвея дёргалась, а глаза налились кровью.
– Матвей, это всё?! – отчаянно крикнула я и вжалась в кресло.
Страх совершенно перестал мне подчиняться, началась паника. Мои чувства были слишком обострены предстоящим уходом из жизни. Уж я-то хорошо понимала, что выжить в машине, падающей с высоты десять тысяч метров, практически невозможно.
Я прокусила губу до крови и невольно подумала, что жизнь продолжит идти своим чередом, только меня уже не будет. Священник прочитает отходную, а пришедшие проводить меня в последний путь будут вспоминать обо мне самое хорошее, а быть может, и самое плохое. На моей могиле будут лежать мои любимые алые розы. Так как меня похоронят в закрытом гробу, провожающие будут класть на мой гроб цветы, с грустью смотреть на мою фотографию и говорить почти шёпотом: «Она так боялась летать…»
А затем мой гроб опустят в землю, и люди начнут расходиться. Но те, кто дороже мне больше всего на свете, останутся до последнего, не веря в происходящее. Почувствовав, что моя душа отделилась от тела, я поднимусь над родными и попытаюсь им крикнуть, чтобы они не плакали. Зачем плакать, ведь я не чувствую боли. Но я не могу кричать. У меня больше нет голоса, и я лечу опять в высоту…
– Аня, это всего лишь турбулентность, – всё так же неуверенно произнёс Матвей, стараясь отвлечь меня от самых страшных мыслей. – Самолёт идёт на снижение. За окном дождь и гроза.
– Тогда почему нам дали разрешение на посадку? Приземляться в грозу опасно. За иллюминатором молнии. Погодные условия очень плохие.
– Анюта, пилотам виднее. Уверяю, всё будет хорошо, – попытался успокоить меня Матвей, но при этом он выглядел так, будто спокойствие катастрофически требовалось ему самому.
– Матвей, что-то мне подсказывает, мы не долетим до Мальдив…
– Я же сказал, мы попали в зону сильнейшей турбулентности. Турбулентность – это беспорядочное изменение давления, температуры воздуха, направления ветра и скорости. Если самолёт попал в зону турбулентности, значит, он находится между двумя потоками воздуха, нисходящим и восходящим. Пойми, это просто болтанка. – Матвей старался говорить как можно сдержаннее, но его нешуточное волнение по-прежнему выдавал дёргающийся лицевой мускул, напоминающий нервный тик.
– Турбулентность бывает разной, – заикаясь от страха, произнесла я. – Последствия пребывания в турбулентности бывают от болтанки до поиска на земле чёрных ящиков. Как думаешь, что именно ждёт нас?
– Аня, прекрати!
