Что бы там ни говорила дама в судебной мантии, он не сможет выполнять предписания вердикта, пока не поймёт: почему он должен их выполнять – с какой-такой стати? Единственный способ забыть Варину загадку – разгадать её. И для этого у него осталась только одна возможность: перестать быть сторонним наблюдателем и провести расследование изнутри событий – снова пережить и дочувствовать в них то, что, вероятно, он не прочувствовал тогда, когда это было важно. Не исключено, что иногда это будет неприятно и даже мучительно, но, если понадобится, он вспомнит всё, – будьте уверены.
…Так, как же всё начиналось, Киш?..
2. Вдвоём в старом городе
Немудрено было счесть это судьбой: они прилетели одним и тем же утренним рейсом и вдобавок оказались в одной гостинице. Оба были в Праге впервые.
Голубое открытое платье так пленительно шло её летнему телу, что у него не мог не возникнуть боевой замысел. И не было ничего удивительного в том, что она сразу согласилась с ним пообедать: увидев её в холле, переодевшейся с дороги, он действовал, не раздумывая, по наитью, а именно так и удаются невероятные дела.
Старинная Прага купалась в расчудесной солнечной погоде. Черепичные крыши смотрелись особенно ярко и уютно, и даже самые узкие средневековые переулки, куда солнечный луч попадает, лишь хорошо прицелившись из зенита, выглядели не более мрачно, чем воспоминания о детских приключениях со страшилками.
Многолюдье растекалось по улицам бодрыми потоками. Путешествующие субъекты с объективами жизнерадостно пополняли коллекцию будущих воспоминаний, тиражируя себя на фоне древностей, словно стремились тем самым позаимствовать долголетия. Этот праздник запечатления заметно сдабривался специальной протестной публикой – пёстрой и разноликой, свободной в нравах. Антиглобалисты прибывали со всего глобуса, чтобы решительно освистать огромный международный саммит, который вот-вот. А пока искали друзей по прежним Протестам, заводили в своих рядах новые знакомства и импровизировали в парках пикники с любовью.
Они с Варварой не относились ни к тем, ни к этим, что выяснилось по ходу знакомства с чешской кухней, которую оба до поры знали лишь по названиям блюд и теперь обменивались фразами вроде: «Первый раз в жизни пробую швейки! А как вам гашеки?» – «Интересный вкус! Очень пикантное сочетание острого со сладким. А как вам чапеки?» – «Знаете, весьма своеобразно: такое тонкое и долгое послевкусие. Я бы сказала: вкусно!».
Миниатюрный столик позволял их коленкам вести свой обмен случайными соприкосновениями, за которые головы поначалу извинялись друг перед другом, но потом перестали, поняв бессмысленность, а, значит, обретя смысл в неизвинениях (если, конечно, согласиться с утверждением, что понимание – ничто иное, как обладание смыслом, и понять бессмыслицу невозможно по определению). Чехия вкушалась на открытой террасе, устроенной на крыше одноэтажного кафе, что давало возможность время от времени скользить снисходительными взглядами по макушкам прохожих и снова возвращаться к постижению друг друга.
Варвара прибыла сюда из-за Кафки.
– А кто это? – он заинтересованно сощурился.
Слово не вызывало у него даже отдалённых ассоциаций, но тренированная интуиция подсказала, что речь идёт о человеке, а не о предмете или, скажем, празднике. И он не ошибся.
– Вот это я и хотела бы выяснить, – Варвара непринуждённо вскинула загорелые плечи.
