Увидав их дикое беснование, Велга тоже стряхнула с себя страх за общий упадок духа, и, набравшись в их сумасбродстве новой решительности, выкрикнула в толпу свой спасительный клич: «А ну, люди! Что ж приуныли-то?! Глядите лучше на собратьев ваших, что лихо пляшут перед битвой! И духом не падайте, потому что будет вам сейчас явлено чудо!»
Не все, конечно, из толпы, но многие, а особо те, что держались прежде близ Нагваля, повернули свои угрюмые головы к последней надежде, уповая на Велгу, почти уверенные в силе её обещания, вспоминая о том, как прежде выбрались из крутой переделки победителями.
В этот миг с неба, пересиливая шум лопастей, и, словно бы объявляя Судный День, раздался ржавый металлический скрежет громкоговорителя, а за ним и сам, искажённый рупором, официальный в своей интонации голос блюстителя закона.
– Внимание, граждане! – начал вещать сей голос, и продолжил, сухо прокашлявшись: «От имени государства и закона мы обещаем вам не применять силовых мер воздействия… но это касается лишь тех, кто повинуется приказу сдать оружие… сдайте оружие и оставайтесь на своих местах! Все ваши передвижения будут зафиксированы! Любая попытка перемещения будет рассматриваться, как намеренное сопротивление властям!»
– Уверен, Нагваль, что их требование оставаться на месте, в первую очередь обращено именно к нам с вами! – бесстрастно прокомментировал слова с небес Ярослав.
– Верно, боец! Так оно и есть, раз придурки эти зависли на своей трещотке прямо над нами! Вывод здесь один: те бродяги, что тусят вдали от памятника, интересуют их меньше! – подняв сжатые кулаки в знак угрозы и неповиновения, согласился с Ярилой Дон Джон.
– Ах, если б мог я повлиять на их бортовой компьютер! Но, чтобы сделать такое, нужна аппаратура, посильнее моих мобильных средств… вот над Дилленджерз клубом я бы их приземлил, или хотя бы заставил бы понервничать! – с отчаянием азартного игрока, заявил Эрудит Че.
– Теперь-то уж нам действительно придётся сдаться… – с горестным облегчением проигравшего рассудил Макс.
– Да, дела наши плохи! Они действительно метят приземлиться рядом с нами… Если дать дёру, с высоты перестреляют как зайцев! А уж о бронетехнике в паре улиц от нашего балагана, я вообще – боюсь упоминать! Ведь, если нагрянут, то не спасут никакие переодевания в жандармскую форму… раздавят на слепую – всех разом! – почёсывая волевой и щетинистый свой подбородок, дал оценку ситуации майор, не понаслышке знающий о делах, подобных этому.
И во всех этих жутких прогнозах вероятной перспективы, как, впрочем, и в необоснованной задиристости пьяных духом и вином хулиганов, одна лишь Велга демонстрировала неподражаемый пример спокойствия и силы, зачем-то даже небрежно посмеиваясь над происходящим вокруг, чем пугала простой народ сильнее, нежели поддерживала надеждой.
Вертолётный рупор, меж тем, зафыркал какие-то полусловия, давая понять находящимся под его тенью людям, что разговор с ними – заведомо проигравшими силе и власти – окончен, и, что если и осталось делать дальше что-то, то лишь беспрекословно выполнять приказ.
Зеленовато-серый, похожий на большой утюг, военный вертолёт принялся кружиться над сквером, медленно, но верно сокращая радиус полёта.
Снизу было видно, что лётчик метит точно на пятачок перед памятником, а нарочито замедленное его снижение воспринималось с земли неким триумфальным жестом кичливого победителя.
