Всё это её не касается. Её мнения тут не спрашивали и вряд ли спросят. Разберутся как-нибудь. Не маленькие. Но сердце её наперекор разуму заныло. Положение матери напоминало её собственное. Лена неосознанно проводила параллели между Лизой и Виктором. Что та, что тот – потребители, пользующиеся людьми ради собственного благополучия и только. На чужие чувства им плевать. А ещё… Лена обернулась в сторону кухонной двери. Возможно ли, что мама, как и она сама, пыталась закрыть дыру в собственной душе, окунаясь всё глубже в свою вторую дочь и напрочь отказалась замечать действительность? Нет…
Лена тряхнула головой. Она была уверена, что мама отдавала себе отчёт, что она делала. Просто так ей было легче жить. Лидия Дмитриевна всегда была такой. Немного наивной, ранимой и ведомой. Ей куда проще было слушать отца, чем принимать решения самостоятельно… Видимо, именно эта черта привела её к очень плачевному состоянию… Ведь Лена была уверена, что папа позаботился о благополучии своих любимых девочек на чёрный день. Не могло наследство так быстро закончиться без посторонней помощи…
– Это меня не касается, – прошептала Елена себе под нос и вернулась в свою комнату, подняла с пола брошенные с вечера куртку и шарф. Оделась и вышла в прихожую.
– Доченька, куда ты?!
От возгласа матери Лена вздрогнула и застыла с ботинком в руках. Мама нервно дёргала ниточку на рукаве безразмерного свитера. В глазах Лидии Дмитриевны она увидела неподдельный страх. Медленно, но Лена осознала его причину – три года назад она вот также молча ушла из дома с одной сумкой в руках, сменила номер телефона и больше не возвращалась… До вчерашнего дня.
Лена и не подозревала, какая она на самом деле гордячка и эгоистка. Ведь не прижми её обстоятельства… А настолько ли всё было плачевно? Если быть до конца честной с собой, не всё так печально было, она могла бы и дальше барахтаться в болоте большого города и не возвращаться домой, просто она устала… Устала от одиночества. Устала от жалких грошей, остававшихся после оплаты съёмного жилья и коммуналки. Устала обижаться на самых родных в мире людей. Глубоко в душе она жаждала вернуться и заглянуть в глаза матери. А сейчас? Сейчас она осознанно продолжает мучить мать, хотя не имеет на это право. Её приняли, её не выгнали, её по-прежнему любят… Во всяком случае, мама. Так почему так тяжело сделать последний шаг?
– Мам, я прогуляться.
Цыкнув на саму себя, Лена обулась и уже взялась за дверную ручку, как Лидия Дмитриевна подскочила к ней и вцепилась холодными пальцами в её предплечье.
– Оставь хотя бы свой новый номер. – Голос Лидии Дмитриевны дрожал, уже слышались плаксивые нотки.
– Мам, – Лена аккуратно отцепила от себя дрожащие пальцы мамы и заглянула в её выцветшие глаза, – я, правда, только прогуляться. Я приду и мы… – Лена сглотнула вязкую слюну. Она не была ещё готова к разговору с матерью. – Я обещаю, я вернусь. Только проветрю голову.
Она поцеловала маму в бледную щёку и выскочила за дверь.
Рабочий день не задался с самого утра. Романов Роман Николаевич был теперь в этом убеждён окончательно. Сначала оказалось, что закончилась пена для бритья. Потом – его машина не завелась, сел аккумулятор. Пришлось вызывать такси. Невероятным стечением обстоятельств он попал в пробку, когда ехал на внеочередную проверку строительной бригады (ну, любил он контролировать процесс во время и до самой сдачи заказчику). Ребята всё же у него золото, ответственные, работа шла по срокам. Пока не привезли недостающий материал. Только вместо качественного и высохшего сруба им доставили недавно спиленное дерево. А как выяснили они полчаса назад с бухгалтером – по документам закупки прошёл выбранный заказ, а как и когда его заменили, ещё предстоит заниматься. Но вот только с минуту назад ему позвонил специалист из городской Трудовой Инспекции – бригада отстраняется от работы. Никто… Никто, мать вашу, не прошёл повторное обучение. Ни стропаля, ни вышкари, даже бригадир. Роман тяжело задышал. Он старался сдержать рвущиеся наружу эмоции. Но карандаш в его руке всё же переломился пополам.
