– Ты… – начал он, не скрывая своего агрессивного состояния. На висках пульсировали вены, на лбу пошли морщины. Он желал поставить на место заботливую дамочку, которая конкретно раздражала.
– И хватит злиться и строить из себя жертву! С вашим диагнозом можно встать на ноги, если пожелаете. Все зависит от вас!
– Нет! Почти нереально! Нужно здраво смотреть на вещи, а не летать в облаках.
– Нужно! И я смотрю! Я знаю женщину, у которой травма в несколько раз хуже и она ходит на своих ногах.
Мужчина ничего не сказал, он просто с яростью прожигал хрупкую женщину, но в следующую секунду закрыл глаза и уже спокойнее выдал:
– Хорошо. Давай еще раз попробуем.
Женщина пораженно смотрела на мужчину, принимая слова, а потом кивнула, стараясь не показать удивление, и вцепилась в него, надеясь, что все получится. Очень этого хотела. И когда поняла, что Громов уже сидит, счастливо улыбнулась. На секунду. Заметив, как напряжен мужчина, отвела взгляд, взволнованно огляделась по сторонам и как бы случайно заметила:
– Послезавтра тебя выписывают…
В ответ молчание. Понимая, что ему сейчас сложно и непривычно, Женя провела рукой по простыне и спокойно продолжила:
– Мы поедем домой…
– У меня нет больше дома, – слишком грубо и категорично отчеканил мужчина, пытаясь понять, как он мог допустить непоправимую ошибку. Никогда в жизни он не позволял себе слабости, любую информацию, показатели лично проверял, все контролировал, и теперь… бездомный. А самое поганое – калека.
Бесполезный. Ничтожный. Слабый.
Он не находил себе места. Постоянно задавал себе вопросы: «Что произошло за четыре года? Как он опустился до самого дна?»
Надо же… Вернулся к тому, с чего начал.
– И у меня больше нет своего дома, – призналась Евгения, твердо вглядываясь в его глаза. – Я живу в съемной квартире с дочерью, но главное – что есть место, где можно отдохнуть от всего и быть с родными, теми, кто ждет и любит.
– Не пойму, ты наивная или глупая? – раздраженно рявкнул Андрей и тут же устало добавил: – Мне нужно побыть одному. Уходи.
Липина хотела уйти, а потом повернулась, положила руку на его ладонь и смущенно спросила:
– Ты… что любишь? Мы с Маришей приготовим. Она…
– Мне ничего не нужно, тем более от тебя! Уходи и не возвращайся!
Евгения не желала навязываться, но иначе нельзя. Обида подкатывала к горлу, но женщина давила в себе слабость. Сейчас нужно дать мужчине отдохнуть, переварить, привыкнуть. Это важно.
Незаметно заправив за ухо локон, выбившийся из прически, женщина прошла к креслу и схватила сумку. Еще раз посмотрела на мужчину с безжизненными глазами, в которых не было того обжигающего огня, что полыхал раньше, и побрела к двери. С каждым шагом она все сильнее чувствовала грусть и усталость.
Каждый день тяжелый, а тут еще сюрприз. Надо же… И ничего не сделаешь.
Ничего… она справится.
Попрощавшись на вахте с вежливыми охранниками, Липина поспешила к своей старенькой машинке. Отцовская, досталась от него в наследство. Сестра отказалась, заявив, что на такой рухляди не будет ездить, а она благодарно приняла. Сейчас даже не представляла, как без нее. По делам, в магазины, в больницу, а иногда на вызова, когда много больных – любила она свою помощницу. Да, старенькая, стремная – но машина. И кресло-коляска поместится, не нужно никого просить.
Липина села в машину и положила ладони на руль, склонив голову, пытаясь себя убедить, что все будет хорошо. Да, обязательно. Так и будет, только нужно немного потерпеть. Понимая, что хорошо бы поплакать, выкинуть из себя все, что накипело в груди, но, к сожалению, не могла. Это, значит, сдаться, принять, что не справилась, а у нее ребенок. Нельзя быть слабой, когда не на кого положиться. Но если бы было сильное плечо, она бы обязательно сбросила с груди эту тяжесть.
