Домофон снова залился трелью. Крохоборов одновременно схватился одной рукой за сердце, другой – за бок. В это мгновение он понял, что если позвонят еще раз, то рук у него уже точно не хватит. Сообразив, что определить, дома ли он, вряд ли представлялось возможным, так как свет в его квартире никогда не горел, наилучшим выходом он посчитал притвориться, что его просто не было дома. А утром он запланировал сбегать в буфет, попробовав свалить на кого-то или же вообще испортить провод от холодильника, чтобы все это было списано на неисправность техники. Главной задачей было дотянуть до утра. Но если звонки в домофон продолжились бы, то, учитывая болевые ощущения в двух частях тела, до этого самого утра он мог и не дотянуть.
Крохоборов отлично знал, как вывинчивать пробки в подъезде и отключать домофон, чему научил его электрик Запойкин, совершавший, по убеждению буфетчика, в это время свои странные упражнения. Прокравшись к искомому щитку, Крохоборов отключил домофон и отправился спать.
Точнее, спать до конца ночи он, конечно, уже не мог, мысленно стараясь подсчитать, общую стоимость товара в незакрытом холодильнике. Примерная сумма всякий раз корректировалась. Но, как назло, исключительно в большую сторону. Так как Крохоборов то и дело вспоминал то дополнительные котлеты, то новые две баночки сметаны, то, что-то еще. И каждая новая дополнительная котлета, всплывавшая в его памяти, отзывалась покалыванием то в боку, то в сердце.
Аналитиков, совершенно отчаявшись, найти себе хоть какой-то приют на ночь, кроме лавочки у подъезда, лег на эту самую лавочку, предварительно сняв ботинки с ортопедическими стельками. Он натянул себе рубашку на голову, чтобы та меньше мерзла, и положил под нее ладони. После чего усталый и опустошенный счетовод попытался уснуть.
Но, как ни странно, сделать это на лавочке оказалось не так просто. Плюс ко всему прочему кот на обратной стороне дома, которому что-то отдавили, продолжал то и дело издавать душераздирающие стоны. Счетовод даже стал ловить себя на мысли, что в этих самых кошачьих стонах ему порой мерещились отдельные человеческие слова, иногда нецензурные. Но он списывал это на свои многочисленные погружения, которые по всей видимости сказались на его восприятии. Конечно, таинственный джинн, похитивший его ключ на резинке, также не вполне вписывался в его представления о чем-то вполне себе естественном, но вот говорящий, точнее, ругавшийся, кот – это был уже перебор.
В это самое время к дому подходил кинолог Погуляев с двумя дрессированными овчарками. Хотя, если одна была действительно вполне дрессированная, то вторую Погуляев никак не мог обучить уму-разуму. Ее необходимо было использовать для рекламы собачьих строгих ошейников, потому от нее требовались максимальные послушание и покладистость. Овчарка же эта, использовавшаяся прежде в качестве дублера на съемках фильма о нарушителях государственной границы, упорно продолжала практически в каждом встречном видеть этих самых нарушителей.
Еще издалека завидев кота, издававшего человеческие стоны и занимавшегося странной гимнастикой, эта самая овчарка сразу напряглась. Кот, который по факту больше походил на нарушителя, опрокинутого пограничниками или иными обстоятельствами непреодолимой силы, чем на кота, сразу не понравился собаке. И если другая овчарка совершенно индифферентно продолжала свой путь слева от Погуляева, то овчарка справа с приближением к дому начала звереть. Кинолог Погуляев вначале не обратил на это внимание. Он тоже слышал какие-то непонятные звуки, но не придавал им особенной важности. Но у самого дома кинолог почувствовал, как правый поводок вытянулся в струну. У самых кустов рядом с домом Погуляев заметил очень крупного кота, размахивавшего своими лапами.
